Александр Меньшов - Железом и кровью

— Но… но… это не по-человечески…

— Это справедливо.

Лицо Горяны стало бледным. Несколько минут она ехала молча, смотря вниз на землю. Мне уже стало ясно, что она пришла к согласию со своей совестью.

— Трудные решения никогда не бывают лёгкими, — более мягко добавил я.

Издалека доносились яростные проклятия и крики Пискли. Через какое-то время они сменились на вой отчаяния, становясь по мере удаления всё тише и тише. Горяна сжалась в комок и до самого хутора ехала молча, даже не глядя в мою сторону.

Староста — дородный могучего вида мужчина, в куртке из медвежьей шкуры, стоял у хлева. В сизом вечернем воздухе висел характерный запах печного дыма и ещё пасеки. Последний был особенно жгучий. Я несколько раз втянул носом аромат воска и мёда, и почувствовал, как сильно проголодался. Перед глазами сразу возникла медовуха Богдана Лютикова, настоянная на каких-то лесных травах, сильно дерущая горло и дразнящее желудок своими «соками».

Вдалеке виднелось полукольцо Зуреньского хребта. Тёмно-синие пики гор подпирали потемневшие багровые облака. Вниз в Глубокий Рог круто стекалось золотое море лесного покрова. Правда, чем ближе к зиме, тем больше в этом море было черных прорех голых веток.

Горы казались очень близко. Глядя на них, ощущалась какая-то спокойная величавость. Они казались дремлющими древними великанами. А сам я был маленьким муравьишкой у высокой кручи.

Староста при свете факела несколько раз бегло прочитал мою охранную грамоту и всё ещё молчаливо глядел на нас с Горяной.

— Влажели далеко же ви, — наконец нарушил он молчание. — Че ищите нека?

Говорил он мне совершенно не понятно да ещё с каким-то странным акцентом, делая ударения больше на концы слов. Я посмотрел на Горяну, а та, не смотря на свою усталость и рану, собралась духом и ответила:

— Ми то йджемо по честований злужбе.

Чуть позже она пояснила, что его удивило, как мы далеко забрались в горы. Этот край испокон веков принадлежал зуреньцам, народу гордому, но очень великодушному.

— Это кватохская вервь… то есть община… по-ихнему — «сполучнецтво» зуреньцов. Охотники они знатные. Кстати, Фёдор Выжлятников, который в лазарет дичь носит, из этой вот общины будет.

Староста улыбнулся. Вокруг его глаз расплылась сетка мелких морщинок.

— Шля на кучи до дыма, — махнул он, приглашая в двухэтажный каменный дом.

У дубовых дверей стояли двое молодых парней, и староста представил их как своих сыновей:

— Се Рогашка — найстарши, та Лока — промежны.

У Рогашки на щеке виднелись два громадных шрама. Парень он был видный и серьёзный на вид. Небось, отец им сильно гордился.

Лока, подросток с густой черной копной всклоченных волос, принял коня и повёл его в темноту двора.

Первой в дом вошла Горяна, а я ещё пару минут постоял на дворе, вдыхая холодный горный воздух. Из-за дверей запахло жареным мясом и какими-то пряностями.

— Прушу на кучи, — выглянул староста и снова позвал в дом.

Я кивнул и, улыбаясь, вошёл в широкую комнату. Тут же мне навстречу вышел огромный лохматый волкодав. Под его могучей лапой заскрипели деревянные половицы.

Пёс сел в паре шагов от меня и уставился безразличным взглядом на мою персону. Мы встретились глазами, и я, продолжая идти по направлению к дубовому столу, никак не мог оторваться от его холодных карих глаз с чёрными бездонными бусинками зрачков.

Не знаю отчего, но пёс меня испугал. Я инстинктивно ощутил его скрытую мощь. И показным безразличием и неуклюжестью этакого увальня-простачка, меня совсем не обманешь.

Мы одновременно отвели взгляд друг от друга. Я снова инстинктивно понял, что сам пугаю этого волкодава. Он медленно поднялся и направился к двери.

Никто не обратил внимания на нашу маленькую «стычку», в которой пока была ничья. Хотя мне показалось, что староста всё же что-то заметил.

Горяна сидела за столом и что-то устало отвечала хозяйке. Она бормотала на своём языке, часто мотала головой, а затем принялась осматривать рану на голове у девушки.

— Худы людци, — поясняла она женщине.

— Гах, нигазово симя! — смешно ругалась хозяйка.

Старший сын с совершенно глупой миной на лице стоял в стороне и таращился на Горяну. Не надо было быть провидцем, чтобы понять, что Горяна ему понравилась. Хотя тут, кроме медведей да волков, собственно, и видеть некого. Не удивительно, что молодой парень потянулся к противоположному полу.

— Госпа! — окликнул хозяйку староста. — До наши кучи госця навштеву! Запрашуй на столу йдли!

Я с трудом понял, что нас собираются кормить. Староста указал нам с Горяной лучшие места за столом. Через пару минут тот уже ломился от угощений. А ещё через минуту нам налили хмельного мёда. Я чуть потянул носом и уловил тонкий запах брусники.

Горяна мимоходом пояснила, что сей напиток готовят с добавлением лесных ягод. После первой же кружки девушка попросилась спать, и хозяйка суетливо провела её наверх в опочивальню.

Я остался один со старостой и его сыновьями, чуть запоздало сообразив, что не смогу с ними нормально разговаривать.

Хозяйка разлила по глубоким тарелкам, которые она чего-то назвала «чашками», жирный мясной бульон, и староста снова налил по кружке мёда.

— Менэ звати, — начал он говорить, — Боромиль.

— Я - Бор.

— Хараше имя, — кивнул староста. Судя по всему, он мог изъясняться доступно. — Воткуда ты?

— Откуда? — переспросил я. — С Ингоса.

— А-а, знамо сей хостров. В младости буть там. А мисцо воткуда?

— Место? Грёнефьел-фьорд.

— О! — староста поднял вверх палец и повернулся к старшему. — Я говориль, помнижь?

— Сказ про Сверре? — переспросил вдруг младший.

— Так ест, — кивнул староста.

— Что это? — не понял я.

— То ест давная былычца.

Сверр? Сверр… В голове что-то крутилось. Мне казалось, что я вот-вот ухвачу нечто важное. Лишь спустя минуту я сообразил, что староста что-то рассказывает.

Опущу сложность восприятия, из-за его ужасного акцента, и приведу эту историю в более удобоваримой форме, чем та, в которой её услышал я.

Было это лет сто назад. Вырос Сверр в Калтмарке, в деревушке Нордор. Случилось так, что его родители умерли, едва ему исполнилось двенадцать лет. Целый год мальчишка прожил сам, питаясь благодаря своим охотничьим навыкам. Правда, добрые люди из его деревушки, чем могли, тем помогали ему, но не более.

Слова старосты пролетали перед внутренним взором реальными живыми картинками, будто мои собственные глаза всё это видели на самом деле. Имена, название мест — как это всё знакомо слуху! Они тончайшими струнами отзывались в сознании, мгновенно вырывая целые снопы ярких эпизодов чужой жизни…

Чужой ли?..