Александр Меньшов - Бледное солнце Сиверии

— А если их поставить в непосредственной близости от береговой линии… к примеру, вот тут, на этом плато… или здесь, — Крюков ткнул пальцем на карте, — и тогда нашим кораблям полный… Цитадель же они разгромят катапультами, мы даже помочь не сможем…

— И что ты предлагаешь?

Крюков довольно улыбнулся и начал:

— Вы знаете, что я попусту болтать не буду. Предлагаю дело…Рисковое, но оно того стоит.

— Выкладывай…

А потом было знаменитое сражение у мыса Терпения. На стороне Лиги было лишь семь кораблей: пять фрегатов и два быстроходных клипера, один из которых — «Разбойник», возглавляемый Назаром. У Империи же десять кораблей: два галеона (один из которых красавец «Адмирал Эн-Шетех» — тридцати четырёх пушечная гордость флота, уничтожившая канийский флагман «Святой Воинственник Рокоит» в битве при Гриамме), шесть фрегатов и два шлюпа «Незеб Победитель» и «Баладур».

Рано утром имперские суда с удивлением увидели идущие к ним скорым ходом в боевом ордере фрегаты Лиги. Даже не смотря на своё преимущество, они бросились отступать, одновременно перестраиваясь для баталии. Но стремительность наступления и полная неготовность имперских сил к бою, окончилась тем, что два шлюпа арьергарда «Победитель» и «Баладур», оказались в одиночестве, да ещё на опасном расстоянии пушечного выстрела.

Маневренные клиперы Лиги, под командованием Крюкова, вышли из боевого строя, и в скором времени подоспели к вражескому арьергарду с обоих бортов, тем самым вынуждая их вести бой сразу на обе стороны. Подходя и сменяя друг друга в быстром маневре, ведя при этом прицельный огонь, клиперы нанесли серьёзные повреждения этим двум вражеским кораблям. Остальные пять фрегатов с лёгкостью разбили линию перестраивающихся для баталии имперских судов, нанося шквальный огонь по мечущимся кораблям.

В имперских силах началась нескрываемая паника.

Галеон «Адмирал Эн-Шетех» поднял сигнал, означающий «Следуй за мной», пытаясь отвести свои силы в дальний астрал. Но имперские корабли, уже начавшие уклонятся от боя с противником, чтобы провести починку полученных повреждений, не выполнили приказа контр-адмирала. Ведя беспорядочную стрельбу в сторону атакующих фрегатов, они рассыпали строй и оказались лёгкой добычей для канийских кораблей. Тем временем, «Разбойник», оставив, практически полностью разбитые, «Баладур» и «Победитель» на «попечение» второго клипера, направился к вражескому флагману, уже занятому сражением с настигавшим его фрегатом «Дерись». Несколькими точными выстрелами канониры Крюкова повредили движитель, и уж тогда Назар принял решение идти на абордаж…

Нерешительность в бою — вот, пожалуй, главная причина поражения имперских судов. Занятый разработкой плана десантирования для стремительного захвата Вороньей горы, контр-адмирал Саранг Ма не желал напрасно рисковать ни кораблями, ни своими людьми и потому всячески уклонялся от сражения. Ведь зачем бессмысленно гробить свои силы, когда можно было почти без труда расправиться с жалкими лигийскими войсками и флотом, высадившись на противоположном склоне горной гряды, разместить там пушки и катапульты, а затем разбить врага в пух и прах, или заставив капитулировать.

После сражения у мыса Терпения, о Крюкове заговорили в восхваляющих тонах. Правда, всю победу приписали Косову, повысив его до контр-адмирала, а Назару же доверили «Валир»… В Адмиралтействе за ним навсегда закрепилась стойкая слава весьма рискового парня…

— Что, ужин будет сегодня? — спросил Назар у зевающего старпома.

В этот момент тихо отворилась дверь и в каюту, словно тень вошла чья-то фигура. Это был человек среднего роста с висками, бритыми по северной традиции. Светлые волосы, короткая заснеженная бородка… Но Крюкова больше поразили глаза: чистые, большие… и ещё безумный взгляд…

Человек оглядел обоих человек, стоящих перед ним. Назара выдавало его капитанское платье.

— Где Касьян Молотов? — хрипло спросил незнакомец, обращаясь к Крюкову.

— А ты кто таков? — бросил Назар.

— Я - гнев богов…

То, что этот человек смог незаметно миновать стражников, указывало отменную сноровку. Перед капитаном и старпомом был настоящий профессионал. Таких в Сиверии днём с огнём не сыщешь. Наверняка, пришлый наёмник. А раз ещё интересуется Касьяном, то вот тебе и последнее доказательство.

Крюков выпустил очередное колечко дыма, сощурился и демонстративно опустил свою ладонь на меч.

Виктор в два счета подскочил к вошедшему, но в ту же секунду, едва он приблизился, как стал странно заваливаться на левую сторону, а потом и вовсе рухнул на пол.

Северянин вытер клинок о рукав полушубка и снова спросил:

— Где Касьян Молотов?

— Внизу… Только тебе это вряд ли поможет…

Незнакомец покосился на стол, где лежала связка ключей, ларец с письмами от «БВ» и донесениями из Светолесья, и усмехнулся.

«Нихаз меня дери! — чуть испугался Крюков. — Какая беспечность! Это надо же, чтобы я выложил все карты на стол, а в рукаве ничего не припрятал, даже завалявшегося козыря».

Северянин вытянул ещё и сакс. Он сделал пару шагов и почти без подготовки вступил в бой.

Крюков вдруг почувствовал что-то холодное, легко проникающее в грудь. Он непонимающе опустился на колени, попытался вздохнуть, но просто не смог.

Последнее, что отметил его угасающий разум, так это мерное сияние астрала. Сегодня он как никогда был прекрасен… Он манил, звал за собой… манил… манил…

Свет последней разумной мысли быстро угас в вечной тьме… И в ней не было никакого чистилища…

Касьян уже смирился с тем, что его жизнь кончилась. Запертый в тесной каюте внутри трюма, он безразлично смотрел на тоненький язычок пламени масляной лампадки, единственного источника света за последние месяцы.

В этом грязном немытом человеке с выбитыми зубами, опухшим от побоев лицом, было не узнать некогда красивого статного парня. Изорванная одежда, немытое тело, искусанное вшами, перебитые пальцы на левой руке, распухшие до уродливых размеров.

— Бросили… Никому не нужен. Сдохну тут, и никто не узнает о моих мучениях, — слёзы собственного бессилия душили Касьяна. Такой боли и таких страданий он сейчас не пожелал бы и собственному врагу.

Поначалу он ещё пытался возмущаться, ругался со своей стражей, но ежедневные побои довольно быстро угомонили его петушиный нрав. Кормили тут какими-то помоями, вода воняла тухлятиной.

Солому на полу меняли очень редко. Ведро с экскрементами в углу поначалу сильно пованивало, но и к этому запаху Касьян со временем привык.

Человек наедине с самим собой тоже не всегда бывает честным. Только со временем, часто размышляя над собственной судьбой, над своими ошибками и промахами, начинаешь к чему-то приходить. Сначала жалуешься на несправедливую судьбу, потом молишь богов о пощаде, мол, всё уразумел. И, наконец, просто смиряешься и опускаешь руки.