Александр Меньшов - Бледное солнце Сиверии

Снова и снова я возвращался к мыслям о смерти, и при каждом раздирающем душу крике, на разум нападало какое-то оцепенение. Я вжимал голову в плечи, и даже закрывал уши.

Мертвое тело вытянули на помост. Мне было плохо видно, однако уже через несколько секунд я понял, что за вещь оказалась в руках одного из водяников: они снимали кожу с человека, сворачивали её в рулоны и уносили в хижину к вождю (я был абсолютно уверен, то это его дом).

Когда они закончили с «разделкой», в поселение снова вернулся привычный быт. Словно и не было ничего. Починка лодок, сетей. Рыбу потрошат. И всё бы ничего, но душа была не на месте.

Казалось бы, ну вот я хоть чуть успокоил её, и то чувство растущего бешенства из-за собственного бессилия, заглушая его одной лишь мыслью, мол, всё равно все умрём. Но тут снова вывели из дальней хижины ещё одного босого человека. Он громко рыдал.

Видеть здоровенного мужика раскидывающего сопли во все стороны было неприятно. Не то, что бы я его не жалел, просто подумалось, что можно было вести себя более… более… достойно. А тут… Не ребёнок же, в конце концов!

И снова вышел, одетый в рыбий шлем, вождь и долго осматривал пленного.

Его поволокли к реке, разрывая по дороге одежду. Схватив за руки-ноги легко забросили в воду. Привязали к тому проклятому столбу, и он долго-долго кричал от холода, от той невыносимой боли, страдая так, как не страдал никто на моей памяти. Даже предыдущий пленник, мне казалось, промучился меньше.

Уже вечерело. Человек в ледяной воде в отличие от своего товарища, продержался дольше. Когда он затих, к нему подплыли двое водяников, несколько раз ткнули своими гарпунами, а потом вытянули на помост посиневшее тело.

В свете уходящего солнца было плохо видно, но я знал, что его тоже «разделывают», как какую-то свинью, или телёнка. Вон понесли отдельно шкуру (зачем — непонятно), вон потянули мясо, кости…

Дождусь темноты и уйду. Не дай Сарн, попасть в руки-лапы этих гадов лягушатников. Лучше утоплюсь, или зарежу сам себя.

Только подумал, как услышал крик…

Сердце ёкнуло и остановилось. Я аж приподнялся, вглядываясь вдаль, в сторону хижины вождя водяников Слима.

Возле входа стояла громадная человекоподобная фигура. Это был орк.

Ещё один? — мелькнуло в голове. — Это как-то странно! Почему во всех диких племенах присутствует орки?

Крик повторился. Я понял: так плачут… дети.

Из тёмного зёва входа хижины вышел Слим, держащий в руке небольшой предмет… То есть, это был ребёнок. Голенький, совсем-совсем ещё малыш, от силы лет пять. Слим крепко сжимал его за ногу, подвесив дитя вниз головой.

Орк громко проорал и Слим поднял ребёнка вверх. Даже в таком тусклом вечернем свете я видел, как посинело от холода его тельце.

Чтобы сдержать нахлынувшее чувство бешенства, рвавшееся изнутри, словно дикий волк, я закусил ладонь.

Слим размахнулся, и тело ребёнка с силой ударилось о громадный серый валун.

Звук был глухим, типа, ш-шлёп-п! В стороны брызнула кровь и ещё что-то, я не досмотрел и резко сел. Закрывая глаза второй рукой.

О, Тенсес!

Это была единственная мысль. В висках стучало. Сердце рвалось наружу, а на глаза надвигались уже знакомые «шоры».

Спокойно! Спокойно! Спокойно! — уговаривая разум, удерживаю его от того, чтобы он не нырнул во мрак бешенства.

Бормочу, а сам вижу одну и ту же повторяющуюся картину. И с каждым следующим воспоминанием ярость закипала, рвалась наружу в желании уничтожить любого, кто звался водяником… Всё, что запомнилось до последней «волны» ослепляющей злобы, так это выступившая на ладони кровь. Зубы стиснули и без того порезанную ножом кожу, достигнув костей…

Я уже знал, что делать дальше, выпуская своего «дракона»…

В руках только примотанный куском тряпицы нож. Это чтобы не выронить его в пылу боя. С него медленно капает густая кровь. От частой работы он стал тупиться.

В живых практически никого из водяников нет. Разбежались. Вон последний. Стоит напротив, смотрит на меня своими выпученными глазами. Я чувствую, что ему страшно.

В пламени горящих хижин, весь измазанный темной вонючей липкой кровью водяников, я был похож на какого-то астрального демона. Или на иных чудовищ, о которых рассказывают легенды.

Водяник это понимал, не решаясь наброситься со своим жалким гарпуном. Он смотрел на торчащую на шесте голову Слима, а рядом с ней голову орка (откуда он тут только появился?), и медленно пятился назад к реке.

Десятки трупов. В голове одна мысль: убить их всех. Маленьких, больших — всех без исключения. Убить, уничтожить, как болотных жаб… Чтобы даже памяти не осталось. Сжечь в огне, оставить только пепел.

Двое людей, стоявших прямо за мной, единственные, кто спаслись, смотрели на меня с не меньшим ужасом, чем этот водяник.

Ах, как жаль, что убить можно только один раз. Я бы Слима бы прикончил раз двадцать, да ещё бы и разными способами. Убил бы, он воскрес, я бы снова его убил, он снова воскрес…

Эх, нельзя! А то тот звук шлепка бьющегося о камни тельца ребёнка до сих пор звучит в ушах. Никак не выходит из головы.

Прыжок. Ещё один. И вот я стою прямо подле водяника.

— Назначаю тебя вождём! — проорал я, легко отбивая его выпад. — Как тебя сейчас прикончить? Дай подумать.

Снова отбил выпад и сделал шаг ближе. Водяник хотел отпрянуть, но споткнулся и упал на снег.

Я налёг сверху коленом на грудь и замахнулся.

— Стой! Стой! — закричал кто-то сзади. — Это уже зверство!

— Отойди отсюда, — прорычал я. — Лучше поищи лодки.

Я закончил с водяником через десять минут. Его части разложил в виде руны Арга и несколько минут любовался.

— Жаль, что никого не осталось, — проговорил я, всё ещё неудовлетворенный победой.

Хотелось большего.

Вдруг другая моя частичка строго замотала головой: ай-ай-ай, отпустил на волю своего бешеного зверя.

«И что?» — зло рявкнула первая.

«Ты его не можешь контролировать. Совершенно не можешь… И где гарантия, что в будущем этот зверь не пожрёт тебя самого? — вторая частичка печально глядела на меня. Я её прозвал «единорогом». — Ты изничтожил не только взрослых водяников, и не только их воинов…»

«Пусть знают! — рассвирепел «дракон». — Люди это им не домашний скот!»

«Месть порождает только месть».

Диалог с самим собой прервал второй пленник, подошедший ко мне.

— Тот нагрудник, — вдруг сказал он, — принадлежал Сотникову.

— Что? — не понял я, с трудом возвращаясь в этот мир.

— Говорю, что нагрудник вождя водяников не его, а Ермолая Сотникова.

Мы встретились взглядами. Кажется, этот человек не очень-то выглядел испуганным, как его товарищ.

— Как тебя зовут?

— Игнат.

Я огляделся, пытаясь определиться, где нахожусь и направился к хижине Слима. Её, кстати, поджечь не успел.