Александр Меньшов - Бледное солнце Сиверии

Он выставил вперёд свой посох и пробулькал какое-то заклинание. Голову стянул «обруч», и я резко свернул в сторону. Надо сказать, весьма вовремя. Из-под снега вырвались четыре кривых ледяных «когтя». Кажется, один из них успел оцарапать мою ногу.

Влево, тут же вправо, снова влево… Водяник растеряно водил жезлом, чуть отступая назад.

Прыжок вперёд и тут же влево. Знакомое уже чувство «обруча» на висках и «пики» выскочили вверх, едва-едва не задев меня.

Вперёд и вправо… Не стоять на месте! Двигаться.

Влево, влево… вправо и вперёд. До колдуна ещё шагов десять… Резко назад, и снова вовремя. «Когти» подняли в воздух снежную пыль, закрывая на какие-то секунды меня от водяника.

Я подскочил к нему, перехватил рукой жезл и нанёс резкий тычок в бок. Колдун отклонился назад и лезвие полоснуло ему по руке.

Посох он держал крепко, используя его, как преграду между собой и мной. Я решил резко разжать пальцы, выпуская палку, и сделал шаг вперёд, нанося укол в район сердца. Водяник пошатнулся, пытаясь удержать равновесие, и тут же из-за этого пропустил удар. Для пущей верности, я крутанул рукоять ножа.

Водяник замер, чуть согнувшись. Резким движением выдернув нож, я примерился и уже не торопясь снова пустил его в ход. А потом ударом кулака свалил водяника на снег. Опустившись коленом ему на грудь, не давая пошевелиться, приготовился закончить дело.

Нож скользнул по дряблой коже и из трахеи послышался характерный свист, вырывающегося из лёгких воздуха.

Вот и всё. Кровь резкими толчками лилась на снег.

Надеюсь тут, на утёсе, больше нет водяников. Эта мысль чуть успокоила разум, хотя от напряжения руки всё ещё дрожали, словно листья на ветру.

Я поднялся и оглядел место схватки. Выглянувшее солнце, снова ослепительно резануло по глазам, вызывая слёзы.

Да, кажется от брошенного в воду камня, пошла слишком большая волна. Но всё к этому и шло. Если бы не я, то проблему решил бы кто-то иной. Может, и Молотов нанял бы каких-нибудь ребяток…

А, может, Бор, так того требовали боги? Наверное, эти водяники перешли все допустимые нормы морали, и Сарн… или Нихаз… а, может, и они оба решили таким образом, используя меня, погубить нерадивое племя дикарей.

Я вытер нож и вымыл руки снегом.

Мысль о том, что следовало бы где-то отсидеться, уже заменилась иной. Уж если началась такая «каша», то её следует доварить до конца. Иначе будет только хуже.

С этими мыслями я пошёл вниз к реке, к привязанной лодке.

Холодно… очень холодно. Ещё эта отупляющая усталость… голод…

Я плыл сквозь ветер, пургу, обходя на утлой лодочке льдины, гребя, что есть силы к Гравстейну.

Прощать… оставить, как есть… Ну, уж нет! Чего прятаться, разберёмся как мужчины.

Живот жалобно заурчал. Я зачерпнул рукой воды и сделал маленький глоточек. Голод это не заглушило, но хотя бы чуть обмануло чувства.

Раз. Два. Слева. Справа. Ещё один гребок… Раз. Два…

Спина от неудобной позы затекла. А мне ещё плыть и плыть.

Темнело быстро. Рисковать и плыть наобум я не хотел, потому стал искать место, чтобы причалить. Для лагеря выбрал западный берег: на нём случайных встреч с водяниками будет поменьше.

Тут сквозь деревья мелькнул силуэт чего-то похожего на избу. Я резко развернул лодку и направил её к обледенелому берегу. Осторожно причалив, осмотрелся по сторонам, и стал выбираться вон. Причём делать это пришлось, крайне осторожно, поскольку лодка так и норовила сбросить меня в воду.

Подтянув её как можно дальше, я выбрался на твёрдую землю и стал взбираться вверх по круче. Минут через десять вышел на узкое плато, где сквозь заросли какого-то кустарника, различил чёрные обугленные бревна избы.

Дом, судя по всему, горел давно. Большая часть стен уже начала покрываться характерным для этих мест зеленоватым лишайником. Дверей не было и я осторожно вошёл внутрь. В пустые окна пробивался вечерний свет. Через дыры в прохудившейся крыше изредка залетал снежок.

Я снова вышел наружу и обошёл избу. Брёвна лишь слегка обуглились, а в середине они всё ещё оставались более или менее нормальными. Я подковырнул их ножом и вернулся к двери.

Пожалуй, остановлюсь тут на ночь. Это всё лучше, чем сидеть у берега, замерзая от порывов ледяного ветра.

Вернувшись вниз к Вертышу, я спрятал лодку в зарослях и, забрав ларец, снова пошёл к дому.

Сон не шёл. Во всём виноват голод и холод. От этого в душе снова пробуждался постоянно недовольный «дракон».

Кое-как примостившись, я попытался заснуть. А в голову снова заползали мысли о моём прошлом.

Удивляло больше всего то, что я не сильно рвался его выяснить. Как будто, так и надо было.

Во мне загадок больше, чем во всём Сарнауте.

Бор — кто он, вообще, такой?

Я помнил, хоть и отрывками, жизнь Сверра, с которым, впрочем себя и ассоциировал. А о Боре, Нихаз его дери, ничего!

Откуда он? Точно ли с Ингоса? Или это просто наложились воспоминания Сверра? Загадка на загадке.

Кто-то подлез под самый бок. И чуть приоткрыл глаза, всё же не смог в серой вечерней мгле ничего различить.

— Кто там? — проворчал я.

— Холодно, что-то, — проговорил знакомый голос.

— Стояна, ты?

Молчание и долгое сопение.

— Опять погреться? — спросил я.

Снова сопение. Я закрыл глаза и попытался заснуть.

— Долго ты идёшь, — сказала Стояна.

Это точно был её голос.

— А куда мне торопиться? — пробурчал я, ощущая, насколько холодное её тело. Это чувствовалось даже сквозь одежду.

— Ты не тем занят, — сказала Стояна. — Всё какой-то ерундой маешься.

— О чём ты? — спрашивая, а сам чувствую, как глаза прямо-таки сами собой закрываются.

— Разобраться, как мужчины…

Стояна хмыкнула.

— Мстишься, а оправдываешься перед самим собой словно набедокуривший сорванец. Дело у тебя совсем другое!

— Что ты всё загадками говоришь? — рассердился я, пытаясь оттолкнуть друидку.

— А то и говорю… Ты разве не видишь?

— Что не вижу?

Стояна вздохнула.

— Иного мира, вот чего… Да не спи ты! Слышишь? — прошептала Стояна на ухо. — В Чёрной Избе не нельзя спать.

Знакомое название, — подумалось мне. — Кто-то уже рассказывал про Черную Избу.

— Самое мудрое, — проговорила друидка, — закрыть дверь. Иначе до утра не протянешь.

— Какую дверь? Где ты её тут видишь?

Стояна махнула рукой в сторону. То, что можно было назвать дверями, валялось в сторонке от входа. Они практически вросли в землю, так что отрывать их оказалось весьма трудно. Провозившись, какое-то время, я выставил их на входе, оправдывая себя тем, что хотя бы как-то закроюсь от пронизывающих порывов ветра.

Несмотря на проделанную работу, мне по-прежнему хотелось спать.

Я опустился на своё место и сжался в комок. Друидка присела рядом и снова прильнула ко мне. Она вдруг приподняла акетон, прильнув всем телом, и её пальцы пробежали по груди вниз к животу, и ниже.