Александр Меньшов - Пряди о Боре Законнике

Я долго стоял, глядя невидящими глазами прямо перед собой. В голове крутились какие-то тёплые воспоминания, пробегали картинки из прошлой жизни… И вдруг это всё разом пропало, едва до моего уха донёсся тихий детский плач.

Я вздрогнул и чуток попятился.

Стой, Бор! Ты чего? — задёргался разум. — Всё в порядке… Не бойся.

Дыхание сбилось, стало прерывистым. А ещё вдруг запекло к глазах.

Детский плач затих и я несмело пошёл вперёд. За дверным пологом мне открылась мирная картина: Стояна сидела с полуприкрытыми глазами, опираясь щекой о свой кулачок, и тихо покачивала деревянную люльку, висевшую на канатах. Она даже не заметила моего присутствия. Тоненькая… с нежными чертами лица… на худеньких плечиках висит меховая накидка…

Она казалась беззащитной, слабой. Но меж тем, было в ней что-то… что-то особенное… что заставляло сердце задрожать, затрепетать.

Прошла, наверное, минута. Я встревожено глядел на эту домашнюю идиллию, и спрашивал сам себя: «А если мне тут место?»

Да, действительно! Такое ощущение, что я здесь чужой.

Как-то всё поменялось. Сама обстановка переменилась. И сразу не поймёшь в чём причина. Одно точно: кажется будто всё тут улыбается, цветёт… и бах — я, как снег на голову.

В этот момент Стояна резко повернулась и чуть всхлипнула, увидев мою фигуру. Секунда, и она стрелой бросилась ко мне на шею.

Жаркие поцелуи обожгли мои щёки, лоб и даже глаза. А потом я почувствовал горячие слёзы: Стояна тихо-тихо плакала и что-то шептала. Нельзя было разобрать ни одного слова.

Мы долго стояли, обхватив друг друга. Я еле-еле сдерживался. Сердце, буквально, рвалось из груди.

— Пойдём… пойдём со мной…

Стояна резко схватила меня за руку и потянул к люльке. Я не сопротивлялся, а лишь закрыл глаза, и открыл их, когда в живот упёрлось что-то твёрдое.

В тусклом свете масляных светильников мне предстала следующая картина: внутри детской люльки лежали два малюсеньких тельца, два маленьких человечка Их смешные носики сопели, губки стянулись так, будто сосали мамкину грудь; а ручки лежали у подбородков, сжимая крошечные кулачки.

— Двое? — я не узнал свой голос.

Мне даже показалось, что это сказал кто-то другой.

— Да, — заулыбалась Стояна. — Мальчик и девочка…

— Двое? — повторил я, не веря своим глазам.

Первым желанием было коснуться детей, но едва я увидел, насколько громадна моя ладонь в сравнении с ними, как тут же испугался и отдёрнул руку назад.

— К-к-как… как их зовут? — во рту у меня пересохло.

Мне показалось, что Стояна то ли смутилась, то ли испугалась. Она потупила взор и что-то пробормотала. Но потом собралась и уже чётче произнесла:

— Мальчика назвала Зимой… а дочку — Искрой.

Мы со Стояной переглянулись. Некоторое время я про себя повторял имена детей.

У меня вообще было такое ощущение, будто это всё сон. Да ещё эта тишина вокруг, нарушаемая лишь тихим потрескиванием горящего масла. Всё один к одному…

Я положил в сторону котомку, связку рогов дрейка, скинул шубу, отцепил оружие. И всё это в каком-то тумане.

Стояна по-прежнему покачивала люльку да глядела на меня своими большими глазами.

— Ты… ты…

Она никак не могла сформулировать вопрос. Я замер и обернулся.

— Ты не рад?

— Почему? Нет… я… ты…

О, Сарн, что с моим языком? Так, Бор, возьми себя в руки.

Я сел на скамью и хлопнул себя по ноге:

— Честно скажу, что никак не могу придти в себя от той мысли, что я… что я… уже отец. Да ещё двоих!

— Но ведь мы знали, что у нас будет…

— Знать и ощущать — разные вещи… Извини, может со стороны я выгляжу чёрствым. Но… но я действительно не могу придти в себя… Меня переполняют чувства… много чувств…

Полог откинулся и внутрь скользнул Торн. Он кивком поздоровался со Стояной и негромко бросил:

— Жду-у-ут!

Вахтмейстер закивал головой, дополнительно подтверждая собственные слова.

Н-да! Быстро же Старейшина меня призвал! — я ухмыльнулся, но всё же послушно поднялся. Потный, вонючий, грязный — не дали мне придти в себя.

Стояна печально вздохнула, но тоже закивала головой. Торн же делал вид, что ему безразлично, пойду или нет. Он крутил головой по сторонам, а когда его взгляд натолкнулся на рога дрейков, застыл, как истукан.

Я вновь надел верхнюю одежду и, прихватив сверток с печатью, решительно тронулся за порог. Вахтмейстер замешкался, но чуть позже догнал меня на улице.

— Э-э-э-то… э-э-э…

— Это рога, — отрезал я.

— Д-д-д…

— Да, дрейков.

Дальше мы шли молча. Под ногами похрустывала ледяная корка, образовывавшаяся к ночи, после дневного таяния снега. Снаружи было мерзковато. Это из-за сырости… Весной все время так. Терпеть не могу раннюю весну. И вообще…

Тут я провалился в лужу и стал сердито материться.

Спустя какое-то время мы добрались до дома Старейшины. Тут было полно гибберлингов. Мы прошли внутрь, а следом поднялись только Торн, Ползуны, Сутулые да Краснощёкие.

Фродди копошился у своего стола заваленного кипой бумаг. Завидев меня, он радушно раскинул руки и пригласил присесть.

— С возвращением тебя, мой друг! Располагайся удобнее, да поведай о своих приключениях.

Я улыбнулся и окинул собравшихся взглядом. Рассказ мой был короток, многое из него опустил — про голоса, про замерзшего мертвеца и его странное копьё, про невесть откуда взявшиеся у меня необычные способности. В общем, всё это опустил и свёл повествование до минимума.

— Голем? — удивленно переспросил Старейшина.

Мне показалось, что он словно пытается заглянуть мне в разум.

— Да, а что? — изогнул я брови в вопросе.

— Как же ты его одолел?

— Зачарованной стрелой. Попал ему в «сердце».

Гибберлинги зашептались.

— Та-ак! — затянул Фродди. — Умница! Большая умница! Ткачихи верно трактовали Узоры… и тебе удалось справиться… со всеми трудностями.

Глазки Непоседы засверкали озорным огоньком.

— Сегодня славный день! — объявил он, поднимаясь. — В Великом Холле будет пир. Верно?

Краснощёкие тут же согласно поддакнули.

— Ну, что ж, покажи нам, Бор, эту джунскую печать.

Я встал и вытянул свёрток. Старейшина осторожно принял его из моих рук, и стал вытягивать каменную пластину. Делал он это настолько нежно, будто распеленовывал ребёнка.

Несколько минут Фродди зачарованно глядел на этот кусок камня.

— Не верится, — печально проговорил он. — Так долго… так долго…

Более он ничего не пояснил. А я в этот момент подумал: «Как же удачно всё складывается! Гибберлинги долго шли к воссозданию своей Родины… Исы… и вот…»

Фродди повернулся к Ползунам. Те протянули ему молоток и зубило. Непоседа некоторое время смотрел на эти инструменты с долей сомнения. Ему предстояло расколоть печать и тем самым освободить Искру дракона. Она возвратится к погребённому в вечной мерзлоте телу и… и останется там до тех пор, пока лёд не растает.