Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха

О! Это очень… очень правдоподобная версия. Давай-ка её разовьём…

Итак, мы имеем тщеславие…. помноженное на тот факт, что Иван себя чувствует в родных стенах (в Темноводье) эдаким чахнущим цветком. Ведь он мыслит себя достойным чего-то большего… значительно большего…

На этом можно отыграться!

— Стыдно! — заговорил Иван. — Я — потомственный дворянин… Даже старшие братья и те устроились. Один перебрался в столицу и женился удачно. На дворянке из рода Добрышиных… Не знатной, конечно, но факт есть факт! А средний брат — купец. И неплохой. Его ежегодный оборот… ежегодный… Да что там оборот! Кстати, он тоже женился. На Алёнке… Я её такой пышкой помню, а нынче — красавица.

— А вам что мешает жениться?

— Кровь Валиров!

— То есть?

— Понимаешь… я чувствую, что достоит чего-то большего. Да что я говорю?.. Какой «достоин»! Заслуживаю!

Бобровский, наконец, смог встать и подошёл к окну.

— Просрали наш Удел! Просто про-сра-а-ли!

— Вы о ком?

— Обо всех… Походи по Старой слободке, послушай что говорят. Побывай в Жодино, на Калиновом мосту, Глубокой пристани… на местных хуторках… Что услышишь?

— Про Белого Витязя.

— Вот то-то же! А нём известно даже в Новограде. И толку? Как был в Уделе Валиров срач, так и остался! Даже хуже стало. Во стократ хуже!.. Нет порядка. И столице до сего аллода тоже дела нет.

— Постойте, а меня тогда зачем прислали?

— Зачем? Чтобы выяснить кто такой Белый Витязь… найти его сообщников… и… и…

Бобровский хотел сказать что-то резкое. Но сдержался. Его глаза стали влажными, черты лица заострились.

— Отец злится, — сетовал Иван. — Я его понимаю. Ему важнее род, чем эта земля… Хочется внука… и даже не одного.

Перескакивания с темы на тему начинало сбивать меня с мыслей.

— А я даже из лука не смог нормально выстрелить! Видно, Сарн отвернулся от меня…

— Почему? Надо лишь найти стрелу.

— Н-да, всего-то делов!.. А ведь мой отец просил тебя её найти, верно? Признайся!

— Верно, — кивнул я.

— И как? Нашёл?

— Честно?.. Нет! Я был за слободкой… примерно в той стороне, куда летела стрела. Там лишь луг и ни одного дома.

Бобровский рассмеялся.

— Вот-вот… Я и говорю, что Сарн отвернулся от меня.

— Если жизнь гладит против шерсти, то не говорит ли это о том, что нужно повернуться?

— О! Умные мысли! Сам придумал?

— Не помню… может, слышал от кого.

— Ясно… Но нет, у меня свой план. И я его буду держаться.

— Какой план?

— Ха! Думаешь, коли я, выпивши, то сболтну лишнего? Нет уж, друг! Всему своё время…

— А что с Белым Витязем? Не надумали подсобить мне его найти?

— Сделаю, что в моих силах. Но и ты обещал мне свою помощь.

— Я не отказываюсь. Что у вас?

«Царевич» откашлялся. Видно собирался мыслями.

— Беда с этими мастеровыми, — пожалелся он. — Руки у них золотые… и работу делают отменно, а как деньги заводятся… в кабаке сидят сиднем, штаны протирают.

— Вы о чём? Или о ком? Что нужно?

— Нанял я тут одного человечка — Агафона Водопьянова. А он, собака такая, где-то запропал. Думаю, снова запил.

— Надо его разыскать? — наклонился я вперёд.

— Да и привести сюда. Хочу знать, как моё дело продвигается.

Я вспомнил от кого ещё слышал про Агафона. Мне о нём говорили Питт и Шарль. Ещё они упоминали об «астральном янтаре».

— Хорошо, я его разыщу… но и вы, пожалуйста, не забудьте и о моих просьбах.

Конечно, я пока не понимал насколько равноценны задания. Однако, отказываться не стал. Надо было войти в доверие к Бобровскому. И Агафон мог оказаться добрым началом…

Местная церковь, носившая название Великого Дара Святого Тенсеса, больше напоминала деревянную башню. Говорят, она была построена в середине прошлого столетия на месте иного святилища, сгоревшего лет эдак триста-четыреста тому.

Мощные бревенчатые стены придавали зданию образ неприступности и нарочитой высотности. Сложена церковь была из граба и дуба, растущих в местных лесах. Её верх был увенчан остроносой луковицей колокольни. А вот двухскатная крыша самой же церкви поросла от времени густым зелёным мхом, и теперь издали она походила больше на холм, чем собственно на крышу.

Прутик какое-то время стоял в сторонке, с интересом поглядывая на здание. Не смотря на свою простоту и суровость, оно чем-то подкупало Семёна. А ухоженный небольшой сад, раскинувшийся вокруг церкви, превращал сие место в самое «светлое место» слободки.

Солнце играло на первых цветочках, «зажигающихся» на тянувшихся к небу яблоневых ветках. В воздухе разливался сладковатый слегка пряный аромат. Среди листвы жужжали пчёлы, вовсю скакали рыжие горихвостки. Они громко и весело подпевали друг другу:

— Рю-рю-рю-цик! Рю-рю-рю-рю-цик!

Деревья расступились, образуя небольшую полянку ромашек. В густой зеленой траве пестрели сотни желтоглазых цветков в белоснежной оправе лепестков, внимательно взирающих на человека. Казалось, что они даже крутились на своих тонких стебельках вслед проходящему чужаку, посмевшему нарушить их благоденствие.

— Рю-рю-цик! Рю-рю-рю-фьи-и-и! — промчалась над головой птичка.

«Светлое место, — вновь убеждался Прутик. — На таких только церкви и ставить».

Паренёк огляделся и двинулся дальше по тропинке.

Внутри церковь слагалась из трёх частей. Одной из них, самой большой, была молельня, куда на службу сходились слободкинцы. Две же другие части являлись соответственно трапезной и алтарной.

На восточной стене храма было сделано окно, через которое по утрам внутрь церкви врывался свет восходящего солнца. Он ярко освещал иконы, развешенные на западной стене, придавая внутреннему убранству торжественности и «светлости».

Прутик осторожно переступил порог. В этот миг одна из половиц пискляво крякнула и этот звук унёсся внутрь церкви. Семён вздрогнул и прислушался. В густом воздухе, наполненном запахом мирры, было слышно тихое потрескивание горящих свечей.

Ещё шажок и снова писк половиц.

— День добрый! — громко сказал Прутик.

Его голос утонул в густоте церковного воздуха. Можно было подумать, что Семён и вовсе не говорил.

— Кх-х! — со стороны трапезной послышался кашель. Потом глухие шаги.

Маленькая дверь визгливо скрипнула, отворяясь внутрь церкви. И на пороге появилась фигура человека в рясе.

— Кто здесь? — сурово спросил он.

— Добрый день! — вновь повторил Прутик, начиная двигаться к священнику. — Вы Лучезар?

— Допустим, а что? — нахмурился человек.

Семён приблизился и уже более внимательно смог его рассмотреть.

На священнике была ряса буроватого цвета с серыми вставками, на которых были вышиты символы Церкви. Сам он был невысокий, худощавый, с длинной седеющей бородой. На висках сидел кожаный обруч.