Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха

Отец повернулся к Первосвету и внимательно поглядел тому в глаза:

— Знаешь, почему люди не возвращаются в сей мир?

— Почему?

— Потому что они боятся это сделать. Зачем мне вновь идти туда, где будет смерть, боль и страдания? В чём смысл? Не лучше ли остаться в забытьи? В чистилище? Никаких чувств, эмоций… никакого страха… Ничего! Лишь невзрачное существование Искры.

— Ты действительно так думаешь? — Первосвет даже испугался таких страшных слов своего отца. — Это же… это же и есть трусость!

— Вот-вот! И я это понял. И отпустил тебя…

— Отпустил? Как это?

— Чего хотят боги? Чтобы мы сами решали свою судьбу. А не просили у них, как капризные дети. Дай… дай… ну дай… Вот поэтому я тебя и отпустил. Решил, что бы ты сам выбрал свою дальнейшую дорогу: то ли оставаться в чистилище, то ли воскреснуть в Сарнауте.

— Но я же не умер!

— Да, но мне это было не известно. Понимаешь? — глаза Окатия заблестели странными огоньками. — И вот пришло письмо из Новограда. Твоё письмо. Я просто не поверил своим глазам. И одновременно понял, насколько жестоки бывают боги. Какие испытания они шлют нам…

— И что ты решил?

— Мать требовала, чтобы я поехал и забрал тебя домой. Но нельзя было этого делать! Надо было быть последовательным: раз я отпустил тебя, как бы разрешил идти своим путём, то так и должно продолжаться дальше. Должно! Нельзя всю жизнь прятаться за мамкиной юбкой. Нельзя звать батьку, когда тебя лупят ровесники.

— Ты меня гонишь? — не понял Первосвет.

— Глупый ты ещё мальчишка! — грустно улыбнулся отец. — Наши с матерью сердца всегда будут с тобой…

Вспоминая этот непонятно отчего начавшийся разговор, Первосвет вдруг снова спросил сам себя: «Так для чего мы все тут живём? Только ради каких-то «испытаний»? Это же глупо…»

Но вслух критиковать отца он не решился и тогда, и сейчас, даже оставаясь наедине с самим собой. Понятно, что у каждого из людей, эльфов, орков и прочих разумных существ Сарнаута, своя логика, свои цели и свои методы. Понятно, что большинство занимается тем, что просто подгоняет весь мир под эти шаблоны. Так и удобнее, и понятнее…

Что-то шумно плюхнулось на воду. Первосвет вздрогнул и повернулся на звук.

На неподвижной водной глади поползли аккуратные волны. Это неторопливо и деловито возвращался назад в свой куринь головастый бобёр. Он тихо фыркнул, затем поджал ноздри и нырнул под воду.

Первосвет потянулся и вылез из шалаша. Под рубаху тут же скользнули прохладные «руки» сегодняшнего утра.

— Бр-р-р! — гигант сжал кулаки и невольно задрожал.

«Итак, — сам себе усмехнулся Первосвет, — я выбрал свою «дорогу». Забавно… а ведь мне даже не известно, куда она пролегает».

Откуда-то выскочил ветерок. Стройные камыши зашептались меж собой, а водную гладь вздыбила лёгкая рябь.

Шестой день Первосвет бродил по Зачарованной пуще, заезжал на хуторки, беседовал с их хозяевами. И хоть его уже занесло в восточную часть местных древних лесов, почти к самой Речице, он так и не нашёл ни следов единорогов, ни таинственного охотника на них.

Первосвет тяжко прокряхтел, словно старый дед, потом полез в котомку и его рука неожиданно нащупала твёрдый камешек.

Это была «слеза единорога». Тот самый диамант, который он чудом нашёл по дороге в Жодино. Тот самый, если верить словам загадочного друида (что-то этого брата в Темноводье развелось, как мух), который должен был принести счастье…

Отчего же тогда на душе так противно и тоскливо? Только ли от того странного разговора с отцом?

Отогнав хмурые мысли, Первосвет позавтракал и затем поехал дальше.

Целый день блужданий по едва заметным лесным тропинкам отчего-то сильно вымотали парня. И он почти с радостью воспринял появившийся на его пути одинокий хутор.

В воздухе стоял устойчивый запах горелой листвы. Во дворе виднелась по-старчески сгорбленная, но ещё крепкая фигура хозяина, занимавшегося своими будничными делами. Тот заметил приближающегося гостя и выпрямился. Старик довольно хмуро глядел на незнакомца — удалого молодца с характерной воинской выправкой, который подъехал к низеньким воротам.

Первосвет же с удивлением в глазах уставился на опоясывающий весь двор ровный круг из серых валунов. Они находились в каком-то шаге от изгороди. Судя по лишайнику, плотно покрывшему своей ядовито-зелёной порослью поверхность камней, этот странный круг сделан давным-давно.

Лошадь недовольно храпнула и дернула головой.

— Тпр-ру! Забодай тебя коза! — Первосвет потянул за поводья. А потом громко пробасил: — Доброго здоровья!

— И тебе, мил человек, благоденствия, — скупо отвечал старик, опираясь на вилы.

Первосвет остановил коня перед каменным кругом и, откашлявшись, спросил:

— А скажи-ка отец, не видал ли ты в нашем краю чего дивного? Может, единорогов?

— Единорогов? — без удивления переспросил хозяин. — Нет… их не видал… А ты, мил человек, тоже их ищешь?

— Тоже? То есть?

— Да проезжал тут как-то один…

— Давно?

— Да, почитай… дней восемь тому назад…

— И куда он поехал?

— Дальше, — чуть улыбнулся хозяин. — На запад… к мертвым слободкам…

— Угу… ясно… А послушай, отец: могу ли я у тебя на ночлег стать?

— Отчего ж… изволь…

Первосвет ещё раз глянул на камни и с какой-то опаской пришпорил коня. Тот вновь храпнул, но поехал вперёд.

— Меня зовут Первосветом, — представился парень. — Я из Жодино…

— Редкое ноне имя, — заметил старик. — А меня зови Гаврилой… Я из рода Кривичей.

Первосвет лихо соскочил с коня, подвёл его к стойлу, привязал, затем скинул сумки да седло.

— Значит из Жодино? — переспросил хозяин хутора. — Я там многих знаю…

— Веригины мы…

— Эка удивил. Там Веригиных — пруд пруди. Ты, случаем, не сын Окатия Симеоновича?

— Случаем — он, — улыбнулся Первосвет.

— Ну, это видно…

— Вы знаете моего отца?

— Было дело… давненько. Мы с твоим батькой, почитай, наверное, только вдвоём-то из всего отряда и остались, — старик вздохнул и взялся за вилы. — А ты, Первуша, правильно сделал, когда камешек положил. А то нынешнее поколение не чтит память предков, их заповеди. Канийцами себя мнят…

— Что? — насторожился Первосвет.

Он совсем не понимал, о чём речь. Но старик замолчал, и пока парень протирал своему жеребцу вспотевшую спину, поил его да кормил, продолжал неторопливо прибирался во дворе.

Гаврила был относительно невысок, худоват, чисто выбрит. Ещё что бросалось в глаза — хоть и старенькая, местами заплатанная, но вполне ухоженная одежонка, а на ногах аккуратно подвязанные онучи.

Первосвет взвалил на плечо свои пожитки и подошёл к старику:

— Где мне можно расположиться?

— А заходи в дом, Первуша. Сейчас будем ужинать, — безразличным тоном сказал хозяин.