Мария Теплинская - Дядька

После той встречи Горюнец решил не ходить больше к ней. Никому он там особо не нужен, да и для него самого, в чем он с большим трудом себе признался, Кулина уже давно мало что значила. Но с ее уходом осталась в его душе холодная черная пустота, и долго она еще не даст ему покоя, и станет еще безрадостнее его и без того нелегкая жизнь.

А к Рыгору он заходил снова уже накануне Степановой свадьбы, и опять не застал его дома. В этот раз Авгинья встретила его без прежней неприязни; скорее даже внимания не обратила, кто пришел — не до того ей было нынче.

В хате все было посдвинуто, поперевернуто, на полу громоздились сбитые в кучу половики, и здесь же валялся брошенный веник, опутанный паутиной. Авгинье помогали прибираться две ее замужние дочери; обе небрежно повернули головы, лишь едва кивнув вошедшему Янке.

— Совсем я с ног сбилась! — пожаловалась Авгинья неизвестно кому. — Ох уж мне свадьба эта, скорей бы все кончилось!

Янке стало немного жаль ее: этот кавардак, поди, и за день не разгребешь, а сколько они уже тут возятся! Да и вообще: много ли у нее в жизни радости? Весь век хлопочет за всех, бьется, что рыба об лед, и хоть бы кто спасибо сказал! И муж не любит, и бабка век заела…

Вспомнив о бабке, он невольно поглядел в ее сторону. К печке было не подойти: к ней была углом придвинута кровать, тут же валялись кучей смятые половики. А бабка Алена по-прежнему сидела на печи, как будто и с места не трогалась; низко надвинутый платок закрыл половину лица, из-под него торчит один только нос крючком. Кривые узловатые пальцы, как всегда, что-то перебирают, голова мерно покачивается. Она давно отжила свой век, и нет ей больше дела до сует земных.

— Эй, Христина! — крикнула меж тем Авгинья старшей дочери. — Ты эти крынки оботри хорошенько да ставь их опять на полку. Ишь, закоптились!..

Христина прошмыгнула мимо Янки, в упор его не замечая и тем самым давая понять, что никому он тут не надобен. Янка, разумеется, понял этот молчаливый намек и поспешил распроститься с гостеприимными хозяйками.

Когда он вошел на свой двор, Гайдучок с радостным визгом кинулся ему под ноги.

— Ну, чего тебе еще? — небрежно-ласково потрепал его хозяин. — Что, дурной? Что, косматый? Никак, стосковаться успел?

Услыхав на дворе знакомый голос, на крыльцо выскочил Митрась — тоже, верно, соскучился один в темной хате. А впрочем, уже нет, не один.

— Дядь Вань, иди скорей! — заторопил Митрась. — Аленка пришла, тебя ждет. Да ты только погляди на нее!

— А ты что это раздетый на холод выскочил? — как будто сердито шумнул на него дядька. — А ну, живо домой! — и дал ему легкого шлепка, подталкивая назад.

Леська и впрямь ожидала его с нетерпением: едва он успел войти, как она тут же взлетела на ноги и закружилась перед ним по горнице, ослепив его яркими красками своего наряда. На ней была клетчатая цветная панева, немного распахнутая на левом боку; от быстрого кружения она разлетелась колоколом, больше открыв глазу белую сорочку с широкой каймой вышивки на подоле. Но всего лучше был ее новый корсаж, который не так давно подарила ей тетка Зося, приезжавшая в гости. Савка по этому поводу, конечно, поворчал, что, мол, рано ей еще, не доросла наряжаться, что никакого проку с таких подарков, девку только портить… Зато Леська сияла всеми цветами радуги, сокрушаясь лишь тому, что некуда ей это чудо одеть.

Этот корсаж был скроен не совсем обычно и напоминал скорее панскую казнатку былых времен — так, во всяком случае, казалось Леське. Он был очень низко вырезан на груди, и столь же глубоки были проймы — чтобы не мялись пышные рукава сорочки. И по всем вырезам проходила изящная вышивка алым шелком по темно-вишневому суконному полю. Спереди казнатка затягивалась такими же алыми витыми шнурами, и все шесть дырочек, сквозь которые продевался шнур, были обиты блестящими серебряными клепками — ну разве не прелесть? Правда, изначально было задумано, чтобы казнатка не только туго охватывала фигуру, но и чтобы полочки спереди немного расходились, подчеркивая белизну рубашки. Однако шилась она с расчетом на грудь побольше Леськиной, и потому ей пришлось затянуться почти до упора — полочки подходили вплотную друг к другу. По этому поводу Савка ехидно посоветовал ей перед уходом:

— Ты смотри там, не выпади из гарсета своего…

Однако Горюнец, как и большинство мужчин, не слишком разбирался в девичьих нарядах, чтобы оценить по достоинству все это великолепие, а потому просто спросил у нее:

— Ты куда ж собралась — нарядная такая?

— К Владке на девичник! — ответила та. — А завтра на свадьбу пойду.

— Дак тебя же вроде не звали?

— Эка беда! — беспечно отмахнулась девчонка. — Вчера не звали, а нынче вот зовут. Сама Владка меня и пригласила.

— Вот как?

— Ну да! Стариков да Савку, верно, без меня и звали. Бабуля говорила, что в года я еще не вошла, а Савка ворчал, что нечего всяким зеленым девчонкам на свадьбах отираться. Я сперва расстроилась, а потом поняла, что мне и самой не так туда и хочется.

— Не хочется? — изумился Митрась.

— А чего я там не видала? Духота, разгул, шум… Там одна Дарунька чего стоит!

— Ну, только если так, — согласился Митрась, который и сам неплохо знал, что за счастье эта Дарунька, родная дочка приветливой тетки Альжбеты.

Это была девушка старше Леськи и уже считалась невестой. Да только вот женихов для нее пока не находилось — видимо, отпугивал ее сварливый норов, да притом и нехороша была: высокая, прямая, ровно жердина, с длинными, как ходули, ногами и с длинной шеей, с торчащими вперед неровными буроватыми зубами, косо поставленными глазами и тощенькой жалкой косицей, которую не спасали никакие шелковые ленты. Длымь всегда по праву гордилась красотой своих девчат; да и те, что не попали в красавицы, были, во всяком случае, миловидны. Даруне же не досталось и этого; она, видимо, болезненно переживала свою непривлекательность, и этим отчасти объяснялась ее зловредность. Леську она отчего-то просто терпеть не могла и никогда не упускала случая сказать ей гадость. Леська, разумеется, платила ей столь же откровенной неприязнью.

На свою свадьбу Владка пригласила Даруню вынужденно: все ж таки сестрица двоюродная, как можно обойти!

А Леська среди приглашенных оказалась и впрямь случайно: вчера она забежала в хату невесты, чтобы поздравить ее, и обнаружила Владку горько рыдающей на груди своей матери, строгой и молчаливой вдовы Евы. Девчонка в растерянности застыла на пороге: еще так недавно счастливая красавица Владка радостно щебетала с подружками о своем предстоящем замужестве. Помнит Леська тот нежный румянец, заливший от волнения лицо девушки, и трепетную улыбку на розовых губах, и тот ни с чем не сравнимый чудный отсвет в глазах, от которого любая девушка становится настоящей красавицей. И теперь изумленно застыла, увидев, как вздрагивают крупной дрожью Владкины плечи, услышав ее надрывные горькие всхлипы.