Джек Вэнс - Умирающая Земля [ Умирающая земля. Глаза другого мира. Сага о Кугеле. Риалто Великолепный]

— Ну, — взревел Лодермюльх, — что у нас здесь? Я заметил мошенничество, и вот доказательство! Немедленно верни мои деньги!

— Как ты можешь так говорить? — возмутился Кугель. — Почему ты ко мне придираешься? Я ношу кости — ну и что? Или мне нужно было бросить свою собственность в Скамандер, прежде чем приниматься за игру? Ты унижаешь мою репутацию.

— Что мне до этого? — возразил Лодермюльх. — Я хочу вернуть свои деньги.

— Невозможно, — ответил Кугель. — Несмотря на всю твою болтовню, ты ничего не доказал.

— Доказательства? — взревел Лодермюльх. — А разве нужны еще доказательства? Посмотрите на эти кости, на одних одинаковые обозначения на трех сторонах, другие катятся с большим усилием, потому что отяжелены с одного конца.

— Всего лишь любопытные редкости, — объяснил Кугель. Он указал на Мага Войонда, который внимательно слушал. — Вот человек с острым глазом и умом; спроси у него, видел ли он какие-нибудь незаконные действия.

— Ничего не видел, — объявил Войонд. — По моему мнению, Лодермюльх поторопился со своими обвинениями.

Гарстанг, слушавший спор, вышел вперед. Он заговорил голосом, одновременно рассудительным и умиротворяющим:

— В такой группе, как наша, очень важно взаимное доверие, мы ведь все гилфигиты. Не может быть и речи о злобе и обмане. Разумеется, друг Лодермюльх, ты неправильно оценил действия нашего друга Кугеля.

Лодермюльх хрипло рассмеялся.

— Если такое поведение отличает особо набожных, я рад, что не отношусь к таким! — С этими словами он отошел в угол плота, сел и оттуда продолжал с отвращением и злобой смотреть на Кугеля.

Гарстанг расстроенно покачал головой.

— Боюсь, Лодермюльх чувствует себя оскорбленным. Вероятно, Кугель, чтобы восстановить дружеские отношения между вами, ты вернешь золото…

Кугель резко отказался.

— Это вопрос принципа. Лодермюльх покусился на самое ценное мое достояние — на мою честь.

— Такое отношение похвально, — сказал Гарстанг, — а Лодермюльх повел себя бестактно. Но ради дружбы… нет? Ну, что ж, не могу спорить. Гм-м. Всегда возникают какие-нибудь неприятности. — Качая головой, он удалился.

Кугель собрал свой выигрыш, подобрал кости, которые Лодермюльх вытряс у него из рукава.

— Неприятный инцидент, — сказал он Войонду. — Деревенщина этот Лодермюльх! Всех оскорбил; все прекратили игру.

— Вероятно, потому, что к тебе перешли все деньги, — предположил Войонд.

Кугель с удивленным видом рассматривал свой выигрыш.

— Никогда не думал, что выиграю так много! Может, примешь часть суммы, чтобы мне было легче нести?

Войонд согласился, и деньги перешли из рук в руки.

Вскоре после этого, когда плот спокойно плыл по реке, солнце тревожно вздрогнуло. Пурпурная пленка, похожая на тусклое пятно, возникла на его поверхности, потом исчезла. Некоторые пилигримы в тревоге и страхе с криками забегали по плоту.

— Солнце темнеет! Готовьтесь к холоду!

Гарстанг, однако, успокаивающе поднял руки.

— Успокойтесь все! Дрожь прошла, солнце прежнее!

— Подумайте! — с жаром сказал Субукул. — Неужели Гилфиг позволит совершиться катастрофе как раз в то время, как мы плывем на поклонение Черному Обелиску?

Все успокоились, хотя каждый по-своему интерпретировал это событие. Смотритель Витц увидел в этом аналогию с временным отказом зрения — проходит, когда несколько раз мигнешь. Войонд объявил:

— Если мы благополучно доберемся до Эрзы Дамат, я обещаю следующие четыре года посвятить планам восстановления прежней силы солнца! — Лодермюльх мрачно заметил, что ему все равно: пусть солнце темнеет, и пилигримы ощупью добираются на Светлый обряд.

Но солнце светило, как и прежде. Плот спокойно плыл по великому Скамандеру, берега которого стали такими низкими и лишенными растительности, что выглядели темными линиями на горизонте. День прошел, и солнце, опускающееся прямо в реку, испускало темно-багровый свет, который постепенно тускнел и темнел по мере исчезновения солнца.

В сумерках пилигримы разожгли костер и собрались вокруг него на ужин. Они оживленно обсуждали потемнение солнца, много было рассуждений эсхатологического характера. Субукул считал, что вся ответственность за жизнь, смерть и будущее принадлежит Гилфигу. Хакет, однако, заявил, что чувствовал бы себя спокойнее, если бы Гилфиг проявлял бы больше искусства в управлении делами мира. На какое-то время разговор стал возбужденнее. Субукул обвинил Хакета в поверхностности, а Хакет использовал такие слова, как «слепая вера» и «унижение». Гарстанг вмешался, заявив, что никому не известны все факты, но Светлый обряд у Черного Обелиска может прояснить ситуацию.

На следующее утро пилигримы заметили впереди большую плотину — ряд прочных столбов надежно перегораживал реку и не давал плыть дальше. Имелся проход, но его перекрывала тяжелая железная цепь. Пилигримы подвели плот к цепи и бросили камень, который служил якорем. Из расположенной поблизости хижины появился фанатик, тощий, длинноволосый, в изорванной черной одежде; он размахивал железным посохом. С плотины он угрожающе посмотрел на пилигримов.

— Возвращайтесь! — закричал он. — Проход по реке в моей власти: я никому не позволяю пройти!

Вперед выступил Гарстанг.

— Прошу о снисходительности! Мы пилигримы, направляемся на Светлый обряд в Эрзу Дамат. Если необходимо, мы заплатим за право прохода, хотя надеемся на твое великодушие.

Фанатик хрипло рассмеялся и взмахнул своим железным посохом.

— Мою плату нельзя уменьшить! Я требую жизни самого злого в вашем обществе, и вы все должны продемонстрировать свои достоинства! — Расставив ноги, в развевающемся на ветру плаще, он сверху вниз смотрел на плот.

Пилигримы забеспокоились, украдкой поглядывали друг на друга. Поднялся ропот, превратившийся в смесь заявлений и требований. Громче всех слышался скрипучий голос Гасмайра:

— Я не могу быть самым злым! Жизнь моя полна милосердия и аскетизма, и во время игры я не участвовал в этом низком развлечении.

Другой голос:

— Я еще более добродетелен, я питаюсь только сухими бобами, чтобы не отнимать ни у кого жизнь.

Третий:

— Я еще более благочестив, я ем только кожуру от бобов и упавшую с деревьев кору, чтобы не уничтожать даже растительную жизнь.

Еще один:

— Мой желудок отказывается принимать овощи, но я провозглашаю те же благородные идеи и позволяю только мясу погибших животных касаться своих губ.

Еще:

— Я однажды переплыл огненное озеро, чтобы известить старуху о том, что злодеяние, которого она опасалась, не произошло.

Кугель заявил:

— Моя жизнь — беспрестанное унижение, и я неколебим в своем служении справедливости и равновесию, хотя это причиняет мне жестокую боль.