Люба Штаний - В любой гадости ищи свои радости

началась, а полыхающий обломок ствола всё ещё нависал над нами. Но теперь огню не мешал

ворчливый ливень и колкие искры всё чаще падали на шкуру.

Не будь я насквозь промокшей, наверное. было бы хуже, а так... Даже в такой гадости как ледяной

душ посреди ночных гор, оказывается, есть положительные стороны. Повторный тихий стон в районе

‘под брюхом’ и упавший прямо перед мордой кусок ветки слегка привели в чувство.

Так: предаваться отчаянию и самобичеванию можно и в более уютной обстановке. Около костра

например. И. желательно, чтобы костёр был около, а не над нами.

Осторожно, и очень медленно я приподнялась. Дерево угрожающе затрещало, но, к счастью, не

упало. И сейчас мне как-то по барабану было благодаря сему я могу вообще стоять, держа на спине

нехилую ношу. А не дрыгаю ногами с перебитой хребтиной. Удача, магия богини или высшая

справедливость без разницы.

– Манюня, я тебя придушу, – просипел снизу кошмар. – Не могла на пять минут позже всё

испортить?

Я промолчала, стиснув зубы и уговаривая себя потерпеть ещё чуть-чуть. Дождаться пока этот

неблагодарный гад выползет из ямы и тогда... Пошлю его к лысой бабушке.

Грязный, в рванине, переставшей напоминать даже половые тряпки, зомбик неуклюже, но упорно

карабкался, цепляясь за мокрые и оттого скользкие узловатые корни. Пожалуй, я и вправду плюнула

на проблемного спутника, если б не увидела...

Рыжие блики пугающе громко трещащего пламени упали на лицо Алехандро, высветив багровые

кровоподтёки и разбитые губы, рассечённую бровь... Катясь вниз по склону можно разбиться

насмерть, свернуть себе шею, исцарапаться вдрызг, но вот такое бывает лишь от многочисленных

ударов кулаками.

– Теперь, я придержу вот тут, – с явным усилием выпрямляясь, зомбик ухватил за тонкую часть

лежащей на моей спине части ствола, – А ты на счёт три очень быстро двигаешь оттуда. Только

осторожно. Здесь скользко.

А то я не в курсе! Сама вижу, но как этот полуживой калека собирается...

– Три! – Сдавленно простонал и, приподнял обломок.

Совсем чуть-чуть, но мне хватило, чтоб, пусть и ободрав бока выскользнуть на свободу. В

следующую секунду Алехандро упал на колени. И без того уродское личико, теперь ещё и

‘украшенное’ усилиями Эйлара и его людей, исказила гримаса боли.

– Не надо было тебе вмешиваться, – чуть ли на карачках отползая в сторону, прошипел калека. –

Теперь достать Нассара будет почти невозможно. Особенно со сломанными-то рёбрами И ведь его

цепные псы и тебя не пощадят, глупышка.

Из всего сказанного мозг вычленил лишь две вещи: у горбуна сломаны рёбра и он, всё равно,

собирается убить Эйлара. И то и другое пугало до дрожи. Вот только решение – было одно и для

‘помочь’ и для ‘помешать’. Опустившись на колени рядом с кошмаром теперь уже не только дней, я

тряхнула спутанной гривой.

С откровенным недоверием покосившись на меня:

– Нет уж. После всего, верить тебе нельзя.

По-хорошему, радоваться бы, тчо не придётся это чудо гниющее на себе везти, а мне... Так обидно

стало. Ведь в чём-то Алехандро был прав. Пусть не надолго, но на какую-то долю секунды я всерьёз

задумалась над требованием Эйлара убить горбуна. Слёзы полились сами собой. Так или иначе, но...

– Манюня, ты... – зомбик окаменел, – плачешь?

Я не плакала – ревела.

В голове всё смешалось в какую-то невообразимую кашу. Тоска по дому, страх, чувство вины, стыд,

обида, разбитые надежды, усталость, боль и куча ещё всякого разного.

– Ох, не надо так, – опускаясь рядом на колени, осторожно протянул ладонь калека. – Пожалуйста!

Манюнечка... Я не хотел тебя обидеть, но...

Вот именно: ‘но’! Алехандро даже сам не понимал, насколько был прав в своих подозрениях! Было,

было это самое мерзкое и постыдное ‘но’! В какой-то момент. Я ведь почти согласилась, почти

поддалась золотистому восторгу! Убить, не ради любимого, а чтобы быть с ним! Я...

– Малышка, прости меня. – неожиданно тёплые пальцы погладили по щеке. В смысле – по морде.

И вот почему-то противно совсем не было. Наоборот, сочувствие и тепло человека, которому, если

откровенно, куда хуже чем мне, отдалось внутри и я прижалась к руке кошмара.

– Знаешь, – тихо и слегка отстранённо просипел тот, – Когда сесстра с мужем и сыном погибли,

думал: ничего кроме ненависти чувствовать уже не смогу. Так было... Пока не купил тебя, бешенную.

Я за всю жизнь столько не удивлялся, малыш.

Горбун замолк, рассеянно и как-то очень бережно поглаживая кончиками пальцев мой мокрый нос.

Постепенно приходя в себя, я сглотнула и глаза сами сошлись на переносице...

Кажется, отвращение и брезгливость решили вернуться на своё законное место. В неверном свете

горящего дерева, да ещё так близко, рассмотреть что-то было непросто, но память... В её исполнении

гниющие язвы и разнообразные обитатели кошмаровой шевелюры представлялись ярко. Даже

слишком.... Я снова сглотнула, на мгновение прикрыла глаза и... Осталась неподвижной.

Просто, едва шевельнулась, чтоб отодвинуться, Алехандро в упор посмотрел на мою осоловевшую

морду. На его лице отразилось понимание и... горечь. Не обида, нет – горькое понимание

действительности. Горбун немедленно отклонился, отводя руку, а я... а мне...

Так стыдно стало. Что ж я за сволочь, а? калека, избитый, со сломанными рёбрами, мокрый

насквозь и замёрзший меня тут утешает, душу, можно сказать, открывает, а рожу ворочу?! Из-за

внешности?! Болезни?! Совесть с размаху пнула под дых и впилась клыками в печень. А может в

почку, фиг её знает. Только...

Прежде чем кошмарик отодвинул пальцы, я стиснула зубы и потянулась к нему, решительно

ткнувшись лбом в бирюзовую ладонь. Всхлипнула, теперь уже от сдерживаемого желания вскочить на

ноги и бежать как можно дальше, а потом залезть в первый попавшийся водоём и...

Нет! Умерла так умерла. Никаких ‘отмыться’ или сбежать.

Несколько секунд ничего не происходило. Ни я, ни зомбик не шевелились и только редкие капли

стихающего дождя капали на и только сдавленное.

– Манюня... –

Рука неуверенно переместилась со лба за ухо. Я открыла глаза и посмотрела прямо в растерянные

глаза кошмара моих дней. На меня взирали с непередаваемым выражением удивления и...

признательности. Снова стало совестно. Было бы за что! В конце концов, моя брезгливость моя

проблема, а он... Да чего уж...

– Нам нужно идти, – даже не сиплый – хриплый голос. – К рассвету желательно найти укрытие,

иначе...

Алехандро не договорил, но этого и не требовалось. Я прекрасно понимала, о чём он. Эйлар теперь

не отступится, а уж в свете произошедшего. Горбун даже не догадывался, что у голубоглазого воина