Андрэ Нортон - Звёздные изгнанники

Наш фургон выстроен по чертежу отца и под его присмотром, многое в нем сделано его и моими руками меньше двух лет назад. Он из бальзового дерева. Если это дерево срубается молодым, ему можно придавать любую форму. Потом, высохнув определенное количество дней на солнце, оно становится твердым, как металл. И выдерживает много лет тяжелой работы, не изнашиваясь и не ломаясь.

Фургон разделен на отсеки: два из них грузовые — один для мелкого груза, другой для крупного, — а передний отсек, третий, служит жильем в плохую погоду. Впрочем, у большинства странствующих врожденное предпочтение спать в мешках под фургоном. Как я уже сказал, мы не выносим стен.

Реку перешли вброд: в такое время года сделать это нетрудно, поскольку только весенний паводок приносит много воды, и тогда переходить реку опасно. По ту сторону есть еле заметные следы дороги, но отец сразу свернул с них и пошел напрямик по равнине.

Птица или летучая змея из Чащобы могли бы, вероятно, рассмотреть что-то еще, кроме отдаленной голубой полоски на горизонте. В этой части континента мы, отец и я, никогда не ходим по установившимся дорогам и тропам, если, конечно, они есть так далеко на севере, куда странствующие заходят редко. В вагоне есть приемник-коммуникатор, который можно автоматически настроить на Денгунгу, но было очевидно, что отец не собирается на него полагаться.

Идя рядом с передним гаром, я все время ожидал вопросов или даже указаний от Илло. Но она шла своим проворным шагом, почти такой же стремительной легкой походкой, как у нас, странствующих, и молчала гак же, как и отец.

Несмотря на большую массу, тары способны бежать очень быстро, если ситуация требует от них таких усилий. Встретиться с бегущими дикими тарами очень опасно. Но обычно они идут очень ровно, и человеку нетрудно идти с ними наравне, если он к этому подготовлен. На севере наши животные всегда шли так, если только не получали приказа остановиться. Они, как и мы, словно не доверяли этой земле и предпочитали находиться в постоянном движении. А вот на юге они часто задерживались, хватали ветку или пучок травы и начинали шумно жевать.

Мы постепенно сворачивали на запад, хотя я хорошо знал, что шахты находятся прямо на севере, а на западе может быть только язык Чащобы, который высовывается на равнину, образуя петлю, готовую захватить всякого, кто настолько неблагоразумен или глуп, что готов углубиться в эту злую чащу.

В первые дни после открытия Вура люди с оборудованием изыскателей летали над Чащобой. Оборудование зарегистрировало наличие жизни, но ни один инструмент инопланетников не мог определить, что это за жизнь. С воздуха — я видел эти снимки — Чащоба кажется толстым пушистым зеленым одеялом, очень похожим на дым. Но дым движется, вздымается, редеет или собирается, а Чащоба остается неподвижной.

С поверхности это непроходимая масса растительности, настолько густой, что проложить в ней путь можно только огнеметом. И поскольку на планете много свободной земли, где фермеру не приходится бороться с растительностью, Чащобу оставили в покое. Да, в ней терялись люди, разбивались флиттеры. Если в таких катастрофах были уцелевшие, из Чащобы они не выходили. А послать туда спасательную партию, ориентирующуюся на автоматический сигнал коммуникатора, оказалось невозможно. По какой-то причине, непонятной даже специалистам, коммуникаторы замолкали, как только начинался полет над самой растительностью.

И однако сейчас мы шли путем, который мог нас привести только к краю Чащобы. Насколько мне известно, в этом направлении нет даже развалин владений, и я не понимал, чего хочет отец. В полдень мы остановились, поели путевого мяса и напились воды из канистр, которые наполнили в реке. Солнце зашло за облака.

Я заметил, как Витол, наш гар-вожак, на инстинкты которого вполне можно положиться (что знает каждый, кто хоть немного знаком с жизнью на Вуре), оторвал тяжелую голову от травы, посмотрел на юго-запад, расширил большие ноздри, как будто пытался уловить малейшую перемену в направлении ветра, пригнавшего облака. Он громко фыркнул, и остальные тары тоже перестали пастись и повернулись на запад.

Отец, который только что молча сидел с кружкой pec-чая в руке, встал и, как Витол, посмотрел на запад, принюхиваясь к ветру. Я поступил так же, потому что в воздухе стало заметно холоднее и, хотя чувства у нас не такие острые, как у гаров, я тоже уловил какой-то запах.

Такой запах не может исходить от открытых земель перед нами. Только раз в жизни я ощущал подобный, и это было, когда отец в своих странствиях забрел вниз по Хальбу в болота, которые очень редко встречаются на Большом материке. Такой же запах сейчас долетел до нас, как будто летнее солнце коснулось мокрой скользкой земли. Ветер донес тошнотворный запах разложения.

Илло сделала один-два шага в сторону, подальше от фургона, от встревоженных гаров, которые фырканьем выражали свое растущее беспокойство, так что я быстро прошел между ними, почесывал место между рогами, давая им почувствовать, что мы с ними. Ибо тары, несмотря на свою внушительную массу, когда сталкиваются с чем-то незнакомым или опасным, полагаются на нас. Целительница прикрыла руками нижнюю часть лица, и глаза ее над переплетенными пальцами были яркими и внимательными.

Бинокль висел у отца на поясе, но он не воспользовался им. Я напряженно всматривался, но не видел ничего, кроме холмистой местности и волнующейся иод ветром травы. Илло слегка повернула голову и посмотрела на моего отца.

— Это... они движутся...

Его голова дернулась, словно девушка его ударила. Сквозь темный загар я заметил, как вспыхнули его щеки. Он протянул руку, коснулся плеча девушки и сжал его. Даже потряс, но тут же взял себя в руки и быстро отошел, как будто девушка заразная и он не хочет иметь с ней ничего общего.

— Что ты знаешь? — Вопрос прозвучал резко и требовательно.

— Я из Рощи Вура. — Она опустила руки, закрывавшие лицо. На лице ее не было ни следа гнева, полное спокойствие.

Отец словно забыл все остальное. Для него она стала самым важным в мире.

— Что ты помнишь? — Резкость из голоса исчезла, но требовательность оставалась, чувствовалась даже сильнее.

— Ничего... Мне было только три года. Я даже не знаю, почему выжили я, Атткан и Мехил, хотя они были тогда еще младенцами. Выжила еще Крисан. Но ты, конечно, знаешь, что там произошло, ты ведь давно пытаешься узнать тайну проклятия.

— Ты целительница, у тебя есть дар, способности... — Теперь он как будто умолял.

Она покачала головой:

— Но помню я не больше твоего сына. Известно только вот что: некоторые дети, всегда представители второго поколения, родившиеся уже на Вуре, остаются живыми после проклятия Тени. Думаешь, меня не исследовали врачи и эксперты-инопланетники? Они изучали меня, проверяли, заставляли говорить во сне — делали все, что известно их науке, чтобы вырвать у меня ответ.