Анатолий Хохлов - Эхо. Творец нитей. Книга 1.

— И… и что вы сделали, Такеджи-сан?

— Повернул обратно, что мне еще оставалось? Скорое возвращение домой придало леди Мицуми сил, и кое-как мы добрались до большого поселения в горной долине, откуда неделю назад начали свое путешествие. Видела бы ты, как она расцвела! Цивилизация и удобства, наконец-то.

Кицунэ тихо вздохнула, прекрасно понимая чувства леди Мицуми. Каждый раз, выбираясь из пустыни к обжитым местам, она сама чувствовала невероятное облегчение и млела от мечтаний о ванне, хорошей пище и мягкой постели.

— И что, она так быстро побежала в город, что забыла у вас свои вещи забрать, Такеджи-сан?

— Нет, что ты, — ронин рассмеялся, но веселье его было недолгим. — Я понимал, что меня уже «ведут» шпионы лорда Вейшенга, и, смирившись с необходимостью боя, проводил леди Мицуми до гостиницы. Там, в номере, между нами произошел последний тяжелый разговор, и моя недавняя возлюбленная, переодевшись в банный халат, отправилась принимать ванну перед ужином. Но люди лорда Вейшенга, что боялись открыто бросить мне вызов, воспользовались тем, что леди Мицуми осталась без присмотра, и… похитили ее.

— Что? Как это? Она же домой возвращалась!

— Но шпионы-то об этом не знали. Решили, видимо, что мы через заснеженные перевалы не прошли и ищем другие пути для бегства. Боясь, что Мицуми меня на помощь позовет, они не стали выходить с ней на контакт, а пустили снотворный газ в душевую комнату и тихонько умыкнули красотку, только халат в гардеробной остался.

Кицунэ, представив эту нелепую ситуацию, не удержалась и прыснула смехом. Такеджи тоже улыбнулся.

— Смешно тебе, да? Жестокая! Боюсь представить, какую взбучку устроила этим негодяям леди Мицуми, когда очнулась! Наверное, всю тайную базу разнесла!

Кицунэ снова прыснула смехом и поспешно прикрыла лицо плюшевым львенком.

— Да. — Такеджи развел руками. — Вот так и остался бродяга-ронин один, без девушки, с полным комплектом ее багажа и нарядов. Печально понурив голову, пришлось ему собрать вещи своей красавицы и опять в горы умчаться…

— Зачем?

— Как это зачем? Шпионы не напали на меня, потому что понимали нашу разницу в силе, но они не могли не вызвать себе самураев на подмогу…

— Да, это я понимаю. Зачем вы забрали вещи леди Мицуми?

Такеджи вытаращил на нее глаза в глубоком удивлении.

— Знаете, сколько стоит ночное платье, в которое вы одеты, Нами-сан? — спросил он и, не дожидаясь ответа, назвал цену сам: — Тридцать тысяч рю, не меньше. У скупщиков за него тысяч пять получить можно. Остальные вещи не дешевле, а если взять в расчет драгоценности и меха, то постарайтесь представить, милая моя, какими сокровищами владеете. Зная свое бедственное положение, я подумал о том, что бросаться деньгами крайне глупо, и надеялся продержаться за счет этих вещей, пока не получу возможность обналичить часть банковского счета. Но они пригодились гораздо раньше, чем я думал.

— Да, повезло мне, — лучезарно улыбаясь, оборотница кивнула. — Но что бы вы ни говорили, Такеджи-сан, я все равно обязательно разыщу леди Мицуми и компенсирую ей ущерб. Пусть даже она обругает меня и заявит, что вещи эти ей не нужны. Я сделаю это просто ради того, чтобы у вас, Такеджи-сан, не было памяти о том, что вы совершили преступление…

— Ты что, сумасшедшая? — резко прервал ее болтовню ронин, и Кицунэ уставилась на него, удивленно хлопая глазами. — Вроде не ребенок, а соображение и речь как у десятилетней маминой дочки!

Маленькая лиса обиженно насупилась, забралась под одеяло и улеглась, спиной к сердитому ронину. Сам дурак! Что такого особенного она сказала?

— Прости, не сдержался, — ронин тяжело вздохнул. — Со временем начал забывать, что одних жизнь учит «правде» намного раньше, чем других. До инцидента с храмом Ветра и я ведь тоже запросто мог сделать что угодно, лишь бы мои руки и совесть остались чисты. Только хлебнув жизни настоящей, лишившись поддержки семьи и слуг, я понял как тяжела жизнь и как сложно прожить, ни в чем не запачкавшись. Кто добивается в жизни успеха? Добрый идеалист, готовый на все ради людей? Приведи хоть один-единственный пример из реальной жизни! А я приведу тебе другие примеры. Ты думаешь, генерал Тамоцу просто так, от нечего делать, сжег великий храм Ветра в стране Птиц? Он пытался быть милосердным с побежденными, отпустил по домам всех военнопленных и сделал налоговые послабления покоренной стране, но это было оценено как слабость. Ему отомстили бунтами, саботажем, убийствами наших солдат, бесконечными воплями о свободе. Ему пришлось поступить «не по-людски», и все сразу нормализовалось. А хорошую награду получил я за свой подвиг? Если бы я поступил тогда «не по-людски», то сейчас был бы генералом, а не отверженным изгоем.

— Вы жалеете, что спасли тех людей, Такеджи-сан?

— Нет. Это просто пример о том, как человечные и бесчеловечные поступки влияют на судьбу. Другие, менее человечные, получили награду, а я скатился в пропасть. Скажу прямо, тот удар… меня подкосил. Я начал думать о многом и… сильно изменился. Хочешь одну шокирующую правду? Только не пугайся. Знаешь, кем стал гордый и благородный капитан Такеджи? Я — содержанец.

— Что? — Кицунэ удивленно обернулась. Ей не показалось самоопределение Такеджи слишком уж страшным, но маленькая лиса почувствовала горечь от того, с каким внутренним надломом произнес бывший самурай это простое слово.

— В войнах, которые вела Северная Империя, погибло великое множество, миллионы людей. Причем с нашей стороны это были в основном молодые мужчины благородных семей и самурайских кланов. Знаешь, к чему это привело? В каждом городе или крупном поселении не составит труда найти сотню-другую женщин и девушек, сходящих с ума от одиночества. Причем не пожилых самурайских вдов, а молодых и богатых красавиц, днем гордо задирающих нос, а по ночам плачущих в подушку от пустых мечтаний о любви и романтике. Они готовы платить даже за сиюминутное счастье, за иллюзию любви. Безумие какое-то. Прекрасно зная, что я не останусь с ними рядом долго, они не раздумывая засыпали меня дорогими подарками и отдавали деньги в качестве материальной поддержки. По-людски ли я поступал с ними? Конечно же, нет, но… именно отречение от жестких моральных принципов спасло меня от нищеты и голодной смерти.

Кицунэ молчала. Что она могла сказать? Осудить, глядя на чужую беду из теплоты маминых объятий?

— И знаешь, что бы ни было, — немного помедлив, продолжил Такеджи, — когда я дарил несчастным девушкам любовь и нежность, их счастье успокаивало мою совесть до самого момента расставания. Но все-таки, конечно же, я поступал как негодяй. Как один из тех подлецов, что пользуются чужим горем и добиваются успеха…