Карина Пьянкова - Одни несчастья

— Ты зол, — с растерянностью констатировала я, чувствуя, как мой мир перевернулся с ног на голову. Самый добрый, самый светлый человек из всех, что я только встречала в своей жизни, разозлился. Из-за меня. На меня.

— Я не зол. Я в ярости, — педантично уточнил Такео, мрачно взирая на меня сверху вниз. Почему-то только сейчас я поняла, что он почти на голову выше меня. — Ты и святого способна вывести из себя, если ты еще не в курсе. Я могу позволить тебе тянуть время, мучить меня неопределенностью, врать, что ты меня не любишь… Но умереть не позволю, ясно тебе?

Спрятать лицо у него на груди в тот момент показалось мне самым правильным решением, какое только может быть. Чтобы не видеть укоризненного взгляда, не чувствовать себя слабой и беспомощной. Он все понимал. С самого начала он чувствовал, что я поступаю с ним жестоко, что я причиняю ему боль своими отговорками, но упорно не отпускаю, позволяю на что-то надеяться… И сознательно позволял мне так поступать. Прощал мне мой эгоизм.

— Как ты вообще можешь меня любить? И почему ты все это терпишь? — практически против воли вырвалось у меня. Я правда не понимала, почему он все еще со мной, почему все еще любит…

— Ты лучшая девушка на земле. И пусть ты любишь все усложнять, это не меняет того факта, что я без тебя не захочу жить. Поэтому мы пойдем с тобой вдвоем на встречу с этим фейри и непременно победим. Сказки должны заканчивать фразой, что они жили долго и счастливо, а не просто умерли в один день.

Его сердце билось ровно и сильно. В своих словах и собственных силах Ватанабэ Такео был совершенно уверен.

— Ты чудовищно романтичен, — тяжело вздохнула я, снова чувствуя себя… стервой. Неприятное ощущение, надо сказать. Ужасно неприятное. И все чаще оно ко мне приходит в последние дни.

— Какой есть, — тепло отозвался он, снова становясь собой обычным. Если постараться, то можно опять заставить себя думать, что передо мной просто легкомысленный мальчишка. — И ведь ты любишь меня именно таким. Любишь же?

Проклятый день откровений.

— Люблю, — не стала на этот раз врать я, тем более что поздно уже отрицать общеизвестный факт. — Больше жизни люблю. Но это ничего не меняет.

— Кто бы сомневался, — со вздохом пробормотал он и просто поцеловал меня в макушку. Безнадежно упрямый парень…

Саммерс сказал: «Если хочешь выиграть битву, подготовь для нее подходящее поле», — и напарники принялись за кропотливую работу по превращению обычного офиса в ад для фейри, которого уже можно было назвать неблагим.

План по обезвреживанию особо опасного преступника с магическими способностями оказался до идиотизма прост. Но Саммерс почему-то называл его идеальным. Генри был с ним совершенно не согласен, но другого плана не было. До позднего вечера двое полицейских ползали по офису, посыпая то тут то там пол крупой, солью, навязывая узлы на шнуры электропитания и рисуя знаки, смысла которых рыжий совершенно не понимал. Штат сотрудников «Фейри стайл» в полном составе смотрел на них как на идиотов и, скорее всего, прикидывал, откуда лучше всего вызвать неотложку для пары помешанных копов. Миз Коллинз, глядя на все эти художества, кивала с удовлетворением и строго-настрого запретила кому бы то ни было пытаться навести порядок.

Правда, один вопрос она все же задала:

— Но разве это может помочь против настолько могущественного нелюдя?

Фейри в тот момент в хирургических перчатках втыкал в какой-то букет ветку рябину и морщился так, будто хотел чихнуть. Глаза у него покраснели, напоминая О’Нилу, как выглядит в сезон цветения тополей его девушка. На рябину у напарника была аллергия, видимо, то же самое испытывали и все другие дивные, иначе бы с чего Биллу мучиться?

— Помочь, может быть, и не поможет, но деморализует очень сильно.

После этих слов нечистый все-таки оглушительно чихнул и посмотрел на букет с запрятанной в него веткой рябины так, будто это был раскаленный прут.

— Может, лучше я? — сжалился над старым другом Генри, не в силах больше смотреть на эти мучения.

— Может, — с облегчением согласился принять помощь фейри, отходя от столь неприятного для него предмета.

Когда инспектор решился войти в кабинет миз Коллинз, чтобы задать ей какой-то вопрос, ему стало дурно от концентрации магии. Сама главный редактор сидела на полу с — немыслимо! — распущенными волосами и нараспев читала заклинание. Колдовство оказалось настолько сильным, что даже с учетом слабого латентного дара полицейского он почувствовал творящееся волшебство всей кожей.

— Ч-что это? — в панике спросил Генри у ведьмы, готовясь, если что, вылететь пулей за дверь и больше не возвращаться. Вся эта чертовщина становилась чересчур жуткой для него. О’Нил любил своих обычных «клиентов», которые использовали стандартную, такую простую и понятную магию, посягали исключительно на что-то материальное и были пусть и ублюдками, но всего лишь людьми. Игры с фейри, ведьмами, отрывание голов и выколупывание чужих глаз являлись для копа уже чем-то из ряда вон выходящим.

Колдунья вперила в визитера тяжелый взгляд, и полицейский увидел в нем вечность. Чем старше род ведьмы, тем больше в ней силы, тем больше облеченных властью предков стоит за ней. Очевидно, род миз Коллинз был очень, очень древним.

— Уверены, что хотите это знать? — хрипло, каким-то незнакомым голосом спросила главный редактор.

— Нет! — поспешно ответил Генри и вылетел за дверь, не оглядываясь. Ведьмы определенно не относились к его любимым собеседникам. Фейри уже казались куда приятней. По крайней мере Билл не пугал его настолько сильно.

Впрочем, Вальпургиева ночь еще не наступила, возможно, встреча с мистером Дэниэлсом изменит взгляды на жизнь у скромного работника полиции Айнвара.

Хорошенькая девица все так же поражала абсолютно не замутненной проблесками разума кукольной мордашкой и голубыми стеклянными глазами. Если бы она не моргала, то была бы похожей на манекен. Нет, ей в этой приемной точно не место, тут имеют право находиться только Джулия Беннет и Лиллен Адамс, которых можно называть как угодно, но точно не дурами.

И завтра, тридцатого апреля, обе эти девушки окажутся на рабочем месте. На том, чтобы и младшая ассистентка вернулась в офис, настоял Билл, посчитавший, что так картинка покажется Дэниэлсу убедительней. Как удалось заставить Арчи отпустить свою пленницу, оставалось загадкой, но по телефону с ним Саммерс говорил никак не меньше получаса и большую часть времени изрыгал в трубку такие ругательства, что не будь фейри сам полицейским, Генри тут же потащил бы его в участок за нарушение общественного порядка. Неизвестно, что для Дэниэлса-младшего оказалось убедительней, доводы рассудка или же площадная ругань, но своего дивный добился, чему был несказанно рад.