Екатерина Казакова - Пленники Раздора

— Не будем, я слышала, как Матрела служке новому объясняла, где в казематы спускаться, — ответила Нелюба и махнула рукой.

Они отправились дальше. Миновали несколько коридоров, один переход, потом спустились на нижний ярус, где располагались мыльни.

Клёна шла последней, и с каждым шагом ей отчего‑то становилось всё страшнее:

— Нелюба, Цвета, — жалобно позвала она подруг. — Давайте не пойдём…

Девушки оглянулись.

— Ты что? Забоялась? — с пониманием спросила Цвета. — Да ведь мы ничего запретного не делаем.

Как сказать. А, если Клесх узнает, куда падчерица ходила? Вряд ли возрадуется и уж точно не похвалит. А при мысли о том, что там, в кромешной темноте, спрятанные всего за несколькими дверьми, сидят Ходящие…

Ноги подкосились.

— Нелюба, Цвета! — снова взмолилась Клёна. — Ведь и нам, и парням нагорит. Нас‑то только поругают, а их высекут. Пойдёмте обратно! Лучше на пряже погадаем или на лучинке, или просто пошепчемся…

Подруги переглянулись. И Клёна с опозданием заметила, что обе от нетерпения едва не подпрыгивают. Конечно, парни их не пустят в казематы, конечно, велят уходить, но ведь не ради кровососа Нелюба с Цветой переплели косы и не от страха так рдели их щёки.

— Ступайте одни, а я лучше спать пойду, — стараясь ничем не выдать досады и обиды, сказала Клёна.

Подруги даже отговаривать не стали. Только Нелюба спросила:

— Тебе, может, светец отдать? А то заплутаешь…

— Нет, — Клёна покачала головой. — Не заплутаю, а вам ещё вниз идти.

— Ладно, — легко согласилась девушка. — Мы тебе завтра всё расскажем.

С этими словами они развернулись и отправились дальше, а Клёна, чувствуя себя одинокой и покинутой, побрела в обратный путь.

Зря она не взяла светец. Видать, не туда свернула, прошла по душной непроглядной темноте, споткнулась о ступеньки короткого всхода, поднялась по нему, потом миновала узкий коридор и ещё один всход, который упёрся в невысокую дверь.

Девушка осторожно потянула створку на себя. В открывшуюся щель ветер забросил пригоршню снежинок. Уф… Лучше уж снаружи пройти, чем по подвалам скитаться.

Клёна запахнула накидку и вышла на тёмный крохотный дворик.

Тук! Кха — а-ась!

— Ой… — девушка испуганно отступила, потому что отлетевшее полено едва не приземлилось ей на ногу.

И лишь после этого Клёна разглядела сквозь паволоку снежинок мужчину, коловшего дрова. Он как раз разогнулся и теперь смотрел в её сторону.

— Ты не знаешь, как выйти на верхние ярусы? — спросила девушка. — Я заплутала…

Мужчина одним ударом вогнал топор в чурбак, на котором колол дрова, вытер лоб, и ответил:

— Отсюда не выйдешь. Это внутренний двор, тут только дровяник. Ступай назад, мимо мылен пройдешь, повернешь налево и по всходу такому длинному поднимешься как раз на первый ярус. Дальше сама разберешься.

Она кивнула:

— Спасибо. А… не проводишь меня? — по чести сказать, плутать впотьмах было страшно.

— Нет. Работаю. Видишь, куча какая, — он кивнул на березовые чурки. — А ещё сложить надо.

Девушка посмотрела туда, куда он указывал, и лишь теперь заприметила возле стены сложенную вкривь и вкось нескладную поленницу.

— Батюшки! — Клёна рассмеялась. — Это что ж такое?

Мужчина посмотрел, куда она указывала, и пожал плечами:

— Что, что. Дрова. Не видишь как будто.

Девушка прыснула.

— Это кто ж такую страсть сложил? Ты?

Он подобрал с земли разлетевшиеся поленца и понёс их к кладке, неловко припадая на правую ногу.

— Я, а кто же ещё? Плохо?

Он оглядел дело своих рук, словно не понимая, что с ним не так.

— Тебя разве не учили дрова складывать? — удивилась Клёна. — Давай, покажу.

Дровяник был — страх что такое. Чуть пальцем ткни, весь развалится. Клёна быстро разбросала поленья.

— Гляди, по бокам вот так, решеткой их укладываешь, чтобы держались, а середку вот эдак — сперва острым кверху, а новый ряд — острым книзу. Тогда не рассыплется. Понял?

Он кивнул:

— Понял, — и с улыбкой протянул ей полено. — У тебя хорошо получается.

Клёна рассмеялась. Каков хитрец!

Но обратно в свой покой идти не хотелось, а тут — живая душа. Хоть поговорить. Да и дрова она уже давно не складывала…

С неба, медленно кружа, падал снег. На маленьком дворике было темно и тихо.

— А ты что же не спишь? — спросила девушка, укладывая новый рядок. — Наказали что ли?

Мужчина ответил:

— Наказали. Меня Лютом звать.

— Меня Клёной, — просто сказала она, продолжая принимать у него поленья.

— А куда же ты, Клёна, шла на ночь глядя, что заблудилась?

Девушка вздохнула:

— Хотела с подружками в каземат спуститься, на кровососа живого поглядеть, но испугалась.

Лют присвистнул:

— Кто ж тебя пустит на него смотреть. Да и на кой он тебе сдался?

Собеседница пожала плечами:

— Любопытно… А ты не озяб?

На мужчине была только короткая шерстяная безрукавка поверх рубахи, да холщовые штаны.

— Нет. Работаю ведь.

— За что ж тебя наказали? — Клёна опустилась передохнуть на стоящий рядом с поленницей чурбан.

— Да язык, говорят, длинный, — хмыкнул Лют и тут же пояснил: — Не наказали меня. Просто дрова колоть для мылен приставили. А ты что же — уйдешь сейчас?

Она покачала головой. Зимняя ночь была чудо как хороша. Чёрное небо, белый снег, громада Цитадели, возносящаяся во тьму… Дыхание вырывалось изо рта белым паром, а на вдохе казалось, будто легкий морозец укрощает страдание, заставляет головную боль отступить.

— Тогда расскажи что‑нибудь… — предложил Лют. — А то мне одному тошно.

— Что рассказать? — не поняла она.

— Ну, хотя бы, откуда девицы такие красивые в Цитадели берутся, — мужчина снова взялся за топор. — Ты говори, говори, а я пока рубить буду.

Клёна улыбнулась:

— К отцу приехала. У нас деревню волколаки разорили. Я одна спаслась…

Он замер и повернулся к ней, облокотившись о топор:

— Как?

— Ночью ворвались. Я в погребицу спряталась, а на другой день на дерево забралась…

Мужчина смотрел на неё с удивлением, а потом вдруг рассмеялся.

— На дерево?

— Да, — растерянно кивнула она, не понимая, что его так развеселило. — А чего ты смеешься?

— Смекалке твоей удивился, — ответил собеседник. — Я б не догадался. На дерево…

Клёна не разделила его веселья, только судорожно вздохнула, вспомнив то, что довелось пережить.

— Ну… — теплая ладонь опустилась ей на плечо. — Что ты? Обидел?

Она покачала головой.

— Или озябла? — продолжал допытываться Лют. — Знаешь, ты иди. Мне ещё, вон, сколько работы. До утра не переделать. А ты в одной накидке. Даже рукавичек нет.

Он накрыл её окоченевшие ладони своими — шершавыми и горячими.

— Расхвораешься ещё… Ступай, ступай.