Аксюта - Рождённая летать

— А она точно не захочет от нас уйти? — Мастер Езекиил сцепил пальцы в замок и чуть заметно нахмурил густые брови. — Сомнительно мне как-то это её желание остаться.

Алишер тяжко вздохнул, покосился на выход и почти дословно повторил прочитанную Шерил недавно, буквально вчера утром, лекцию по теории влияний.

— Значит, — подытожил Мастер Езекиил, — она сама себя заколдовала, когда для себя пела. А назад отколдовать — никак?

— Не заколдовала, что вы! Изменила. Как меняются люди естественно, по ходу жизни, с течением времени. Только наша магия делает это быстро, плавно и незаметно для объекта воздействия, особенно если этот объект — ты сам. В то время Шерька пыталась подстроиться под этот мир, адаптироваться, стать своей хотя бы отчасти, как это, наверное, делал бы любой приезжий, намеревающийся остаться здесь надолго. Но она ко всему к этому добавила сознательно ни на что толком не направленную магию и та впиталась в желания и намерения, начав менять её личность. И теперь мы имеем в свойм распоряжении крылатую, убеждённую в том, что эти горы её вторая родина. Повторюсь, это могло произойти и вполне естественным образом, но не за полгода-год, а, скажем, лет за пять-десять.

— Выглядит это… — Мастер Азорра побарабанил пальцами по столу, подбирая нужное слово, — … опасным. Это, получается, с самим собой нечаянно, что угодно сделать можно. И как так получилось, что такую важную часть техники безопасности ей не преподавали?

— Потому, что направленное внутрь себя творчество у нас не то, что не распространено, его просто не бывает. Зачем? Вокруг большой и яркий мир, готовый его заметить. Это только поставленная в исключительные условия Шерька могла додуматься до такого извращения.

— Глупости! Если есть опасность, о её существовании нужно знать!

— Нельзя знать всем всего, — настойчиво, как будто пропечатывая каждое слово жирным шрифтом, проговорил Алишер. — Чтобы по-настоящему овладеть хоть чем-то, от всего остального приходится отказываться. Высокая, и по большей части абстрактная, теория влияний, бывает нужна только тем, кто использует в своём творчестве гармоники высоких порядков. А Шерька никогда дальше самых простейших продвинуться не могла, — он запнулся, потому как по жизни, в родном мире привык защищать способности сестры, а не принижать её достоинства. — Правда, ими, она владела превосходно и умела виртуозно применять для решения практических задач.

— Да-да, — ещё больше оживился мастер Езекиил. — она как-то демонстрировала фокус с укреплением ткани. У нас даже был проект прикрепить звучание ваших гармоник к нашим рунным печатям.

— Наши девчонки этим фокусом колготки «подклеивают», — хмыкнул Алишер. — И вообще, после полугодовых скитаний по чужому, и не обижайтесь на мои слова, дикому миру, я пришёл к выводу, что простейшие гармоники несут гораздо больше практической пользы, чем высокое искусство.

Мастера переглянулись: для них было очевидно, что упомянутое выше высокое искусство бывает затребовано обществом в сравнительно благополучные годы. Не в те времена, когда стоит вопрос о выживании. Тогда, чаще всего, погибает и творец и его творение, и чудо ещё, что это парень смог добраться до них живым, целым и в своём уме.

— А как так получилось, что вы с ними не знакомы? Я ведь не ошибаюсь и от смены мира не зависит педагогический принцип: от простого к сложному?

— Знаком, — Алишер хмыкнул. — Шапочно. Когда-то давно изучал, но основательно подзабыл.

— Как так можно? Ведь не забываем же мы алфавит, однажды в детстве научившись писать?! — расчетливо прищурился Масиер Езекиил. Боги Нижнего Мира с ними, с высокими гармрниками, они действительно могут быть использованы только прирождёнными Творцами и менестрелями, а вот простейшие, те другое дело. Теми, возможно, удастся воспользоваться и им, народу крылатых мастеров.

— Я бы сравнил гармоники не с алфавитом, а с правилами написания, — попробовал разъяснить некоторые основы Алишер. — В детстве мы их изучаем, пробуем применять, а потом по большей части забываем и остаётся лишь навык грамотного письма, да чувство языка, когда знаешь, что вот так правильно, а в каком правиле это прописано, давно забыл.

Сравнение было скорее точным, чем поэтическим. И потому, наверное, понятным его слушателям.

То, что её позвали на большой совет, с участием глав правительств двух держав удивило, пожалуй, только одну Шерил.

— Но зачем я там? — спрашивала она, пока Юджин, которому поручили это тонкое дело, вёл её к залу переговоров. В прочем, девушка особенно и не упиралась — не отошла ещё от обретения собственных крыльев и всенародной гулянки по этому поводу. — Я не дипломат, у меня нет ни званий, ни полномочий. Да я вообще чужачка в этом мире!

— Зато ты достаточно долго жила и там и тут, знаешь и их и нас. И достаточно бесцеремонна, чтобы не промолчать, если тебе есть что сказать, — а уж «шероховатостей», рождённых несхожестью менталитетов равнинных и горных жителей за те несколько дней что шли переговоры, накопилось предостаточно. — Будешь сглаживать и разъяснять.

С этими словами он втолкнул её в зал совещаний, а сам отступил за дверь — уж рядовому-то Стражу там точно делать было нечего.

— Чистого Неба, — поздоровалась Шерил со всеми сразу — ей ответили, кто кивками, а кто и вслух.

— Можем начинать, — возгласил главнокомандующий и сам отодвинул для девушки стул. Прежде чем усесться на него, Шерил пробежала взглядом по лицам собравшихся. К её удивлению почти все они оказались ей знакомы: некоторых членов Совета Мастеров она знала ещё с тех времён, когда по поводу интересной пришелицы, с которой взялся работать сам Мастер Езекиил, любопытствовали все кому не лень (а лень у этого народа была делом небывалым), других просто знала в лицо.

И здесь был Лейв. Привычный, обыкновенный. Её мужчина. Но этот мужчина, и это она вдруг осознала с особой остротой, был из прошлой жизни. И с этим нужно было что-то делать.

Этим же вечером Шерил спустилась к нему с неба. Вот так просто, когда он стоял на одном из небольших балкончиков, которыми были оборудованы предоставленные ему апартаменты, в небе возникла крылатая тень, его обдало мощным потоком прохладного воздуха и рядом, довольно ловко сманеврировав и сложив крылья, на пол спрыгнула теперь, наверное, уже бывшая наложница.

— Можно? Впустишь?

Он посторонился и пропустил её внутрь, во все глаза рассматривая и подмечая изменения. Днём на совещании она держала себя настолько сдержанно и официально, насколько это вообще для неё было возможно и было трудно понять, много ли в ней осталось от прежней Шерил. Но и сейчас, наедине, она не стала прежней. Что-то появилось в девушке чуждое, непривычное и от того не слишком приятное. И дело даже не в том, что теперь за её плечами возвышалась пара крыльев, смотревшаяся там на редкость органично. Изменилась сама девушка: взгляд, повадка, даже поворот головы — всё стало иным. Лейв запнулся, подбирая про себя слово. Привольным, что ли? Словно распрямилась в ней какая-то ранее сжатая пружина.