Александр Сальников - Агасфер с острова Мурано

— И это все? — спросил Франсуа, пытаясь разглядеть в стремительно густеющих сумерках, добрались ли беглецы до кромки прибоя. — Четыре подмастерья?

— Три, три подмастерья, господин, — ответил венецианец, нервно поглядывая на державшегося в опасной близости второго француза. Тот ежился на ветру, кутаясь в плащ. — И один настоящий мастер, из хорошего рода.

— Мда? — с сомнением произнес Франсуа. Его люди уже должны были окружить стекольщиков и усадить в лодки, но рисковать Франсуа не хотел, решил еще потянуть время. — Я видел их лица. Они все слишком молоды, чтобы цех объявил их мастерами. Мне кажется, или наш друг лукавит, а, Жан-Жак?

Молчаливый француз хмыкнул и навис над оробевшим венецианцем.

— Побойтесь Господа, синьор! — заторопился тот. — Один из них настоящий мастер! Ему вверили грамоту полгода назад. Можете проверить, она у него с собой. Его зовут Никколо. Никколо Ломбардо.

Ночное небо окончательно заволокло тучами. Начал накрапывать дождь. В темноте, стершей грань между хлябями небесными и морскими, трижды загорелся и погас огонек: беглые стекольщики поднялись на борт барка. Франсуа довольно улыбнулся:

— Ломбардо — известный род. Ты молодец. Но этого недостаточно, мой друг. Мы уговорились на восьмерых.

Венецианец пожал плечами:

— А что я могу сделать? Я и так рискую, господин! Совет Десяти приговорит к смерти любого, кто попытается сманить зеркальщиков из Мурано. Я уже не говорю, что по закону будет с самими мастерами и их семьями.

— Я знаю ваши законы, — холодно оборвал Франсуа. — Здесь тысяча цехинов. По двести пятьдесят за каждого, — кошель глухо звякнул, тяжело упав под ноги венецианцу.

— Но, синьор, — начал было тот. — Вы же понимаете, каких трудов мне стоило уговорить этих зеркальщиков.

Франсуа поморщился. Он никогда не торговался и на дух не переносил сквалыжников.

— Двести пятьдесят. Ни цехином больше. Когда ты подготовишь остальных?

— Вы не понимаете, синьор? — Венецианец всплеснул руками. — Не будет остальных! Просто чудо, что эти-то согласились.

— Очень жаль, — скорбно произнес Франсуа. — В таком случае — прощайте, мой друг.

Полшага — и Жан-Жак прильнул к венецианцу, прижал его к себе. Не было слышно ни крика, ни удара, ни чавкающего звука, с которым сталь наискось взрезает брюшину и врывается в легкие.

— Знаешь, Франсуа, мы с тобой оба не ангелы, но никогда я еще не отправлял человека на тот свет с таким удовольствием, — Жан-Жак отер нож об одежду венецианца. Скинул вымокший в крови плащ на песок и выругался.

— Я тоже не люблю предателей, но в нашем деле без них тяжело, — пожал плечами Франсуа. — Не трогай, дружище, — остановил он тянущуюся к кошелю руку Жан-Жака. — Горшечнику не принесли счастья тридцать сребренников.

— Твоя правда, — согласился Жан-Жак. — Но мне нужен новый плащ.

— Мне кажется, что даже если Людовик пожалует тебе титул, ты все равно останешься сыном мясника, — расхохотался Франсуа. — Я слышал — то платье в кусочках зеркал, в котором королева сияла на последнем балу, обошлось казне в сто сорок тысяч ливров. Идем, мой друг. Думаю, когда мы с нашими ремесленниками доберемся до Версаля, мсье Кольбер выдаст тебе пару су на новый туалет.

Жан-Жак тяжко вздохнул и двинулся вслед Франсуа:

— Тебя послушать, так — какая малость! — бормотал сын мясника и самый дорогой стилет Франции. — Мы увели у республики ее драгоценных стекольщиков, и теперь нам только-то и осталось делов — всего лишь добраться до Версаля!

— Не накликай беды, — одернул его личный телохранитель министра финансов Кольбера. — Мы будем там до конца этого месяца!

— Приехали. «Версаль», — смешно коверкая гласные, сказал таксист.

Обшарпанная вывеска на втором этаже мебельного магазина. Заложенные кирпичом окна. Переполненная урна у входа.

Игорь щелчком запустил недокуренную сигарету в открытое окно жигуленка и ухмыльнулся. Закусочная «Диамант», зал игровых автоматов «Империя». Заплеванные шелухой и окурками Елисейские поля.

— Простите, а как вас зовут? — перекрывая далекую канонаду прорывающихся сквозь плохую звукоизоляцию басов, спросил Игорь и прищурился: на крылечке «Версаля» стриженные по-военному мальчики жадно ловили отголоски музыкальной артподготовки, сжимали початые бутылки с зажигательной смесью.

— Рустам, — от удивления сознался таксист.

— Спасибо, Рустам, — протянул пятисотенную Игорь. Таксист засуетился, начал шарить по карманам. — Сдачи не надо, — Игорь улыбнулся и вышел. — И вот еще что, — обомлевший водитель вырубил завывавшие всю дорогу восточные мелодии. — Легкой смены, — пожелал ему Игорь, аккуратно закрывая дверь.

Игорь потянулся и шумно вдохнул июльский воздух, теплый и влажный после грозы. Позади натужно хрюкнул мотор, взвизгнули шины, а потом послышался голос Рустама:

— Эй, — парень замешкался, подбирая нужное слово, — уважаемый!

Игорь обернулся и увидел озабоченное лицо таксиста.

— Вы, я гляжу, не местный. Нечего вам тут делать, — уверенно произнес Рустам и пояснил: — Малолетки одни, отмороженные. Давайте я вас в приличное заведение отвезу.

Подростки оторвались от поглощения алкоголя и цепко рассматривали седого мужчину у видавшей виды шестерки. Игорь чувствовал их взгляды спиной.

— Спасибо, Рустам, у меня здесь назначена встреча. И будьте осторожны, — подмигнул он таксисту.

Рустам впервые за последние четыре года почувствовал, как у него сжалось сердце. От чужого человека пахнуло той же безысходностью, какую излучал его брат, Алим. Когда целовал свою дочь и обнимал жену. Когда прижимался лицом к рукам матери. Когда трепал его, Рустама, по вихрастой голове. В ночь перед обычной сменой добровольного отряда. В ночь, после которой Алима, разорванного бандитским фугасом, уже никто не видел. Лишь обитый бархатом гроб.

Рустам только и смог, что кивнуть седому человеку в бежевом свитере. В эту ночь он больше не работал. Он позвонил хозяину, поехал на вокзал и купил билет домой.

Машина скрылась из вида. Игорь вытащил из пачки еще одну сигарету и щелкнул зажигалкой. Неспешно одолел четыре ступеньки крыльца. За железной дверью девичий голос надрывался про «нас не догонят».

Северная ночь кутала призрачной дымкой панельные пятиэтажки. Игорь скользнул взглядом по темным окнам ближайшей хрущевки. За одним из них тут же вспыхнул огонек. Зеленый абажур диковато выкрасил засаленную кухоньку. Женщина в линялой майке принялась жадно глотать воду из носика эмалированного чайника. Даже под этим ядовитым освещением маки на болотной эмали были алыми.