Далия Трускиновская - Люс-а-гард

— Я выведу отсюда вас обеих, и мы вернемся в Шервудский лес, — хмуро пообещал юный лорд. Вы удовлетворили свое любопытство? Тогда нужно убираться отсюда. Стража во дворе скоро поймет, в какую дверь вы вошли.

— Ввалилась, — поправила Люс.

— Леди не вваливаются, — возразил сэр Эдуард.

— С чего вы взяли, что я знатная леди? — поинтересовалась Люс.

— Там, у себя на родине, вы знатная леди, и вам служат рыцари! — убежденно ответил юноша. — Вы так отличаетесь от наших женщин, как редкий цветок, который выращивает ученые садовник, отличается от кустов на огороде. Вы так отличаетесь он наших женщин, как прекрасная перелетная птица, ненадолго уклонившаяся от пути, от домашней несушки.

Тут только Люс вспомнила, что имеет дело с поэтом, и более того — с влюбленным в нее поэтом.

Она вздохнула — мальчик был хорош собой и говорил вдохновенно, но ее и Серебряную Свирель послали сюда не за хрупкими мальчиками. Она должна была найти настоящего мужчину, олицетворение силы, красоты и отваги, более того — она его нашла, и ни о каких юных поэтах тут не могло быть и речи.

Что интересно — за весь этот бурный день Люс ни разу не вспомнила о Томасе-Робине, но это, наверно, потому, что просто было некогда.

— Я действительно перелетная птица, — сказала она, — и перелеты у меня дальние. Но вы говорили, что отсюда можно как-то незаметно выйти. Или мне послышалось?

— Прошу вас, — юноша сдвинул резную дубовую панель, и Люс увидела узкий ход, скорее даже лаз.

— И куда же мы попадем?

— Знаете, — на поэта опять, видимо, накатило настроение, — я рос хилым, болезненным ребенком, как цветок в тени каменной стены, которому никогда не суждено зацвести. Я не участвовал в играх других детей, румяных и звонкоголосых…

Люс поняла — мальчишки поколачивали-таки это хрупкое создание, невзирая на высокое происхождение.

— Взрослые из-за этого смеялись надо мной…

Люс прислушалась — по галерее кто-то громыхал сапожищами.

— …и я всегда старался найти уединение. Поэтому я знаю Блокхед-холл лучше, чем все его обитатели, вместе взятые. Старый Барри показал мне кое-что, да я и сам умею простукивать стены. Вот этот ход ведет в толще наружной стены к донжону, а потом мы можем выбирать — или подняться на самый верх донжона, или спуститься вниз, в погреб.

Натура у Люс иногда была романтичная — когда дело касалось таких невинных вещей, как старинные вышивки, пейзажи и натюрморты. Ей захотелось поглядеть на окрестности с высоты донжона, и юноша радостно повел ее совершенно темным ходом. Он-то шел свободно, зная здесь каждый поворот и каждую ступеньку. А вот Люс двигалась медленнее и стал отставать — она не видела впотьмах, как сова, и у нее не было природного локатора, как у летучей мыши.

Сэр Эдуард остановился, и Люс налетела на него. Странно было то, что Люс не наткнулась грудью на его спину, а оказалась в его объятиях.

— Я позволю себе просить прощения у прекрасной и высокородной леди, — витиевато начал юноша, не выпуская Люс, — за свое дерзкое и грубое, хотя вполне уместное предложение.

При этих словах он чуточку приблизился к Люс, чтобы слегка прикоснуться грудью к ее груди.

— И что же это за предложение? — насторожилась Люс. Все-таки мальчик был родным братом лорда Блокхеда, а от того женщина могла дождаться только приглашения в постель.

— Будь мы в освещенном помещении, я бы никогда не посмел обратиться к вам с такими словами, — продолжал изощряться влюбленный поэт. — Но мы здесь вдвоем, без соглядатаев, вокруг полный мрак, и я просто не вижу другого пути, чтобы… нет, простите, я боюсь оскорбить ваше целомудрие этим предложением!

Люс, слегка упиравшаяся ладонями в его плечи, всем телом почувствовала, как бьется сердце юноши.

— Для того, о чем вы собираетесь меня просить, — пытаясь обратить все в шутку, ответила она, — здесь слишком мало места, и я даже не представляю, добрый сэр, каким именно манером в этой норе можно осуществить то, что вы задумали. Жесткость ступенек и сырость каменных стен тоже вряд ли будут этому способствовать. Буду очень благодарна, если вы сперва объясните мне свой замысел на словах. Это несомненно расширит мой жизненный опыт.

— Обещайте, что вы простите меня за дерзость! — пылко потребовал юный лорд.

Люс подумала, что если она не простит — то куковать ей в этом каменном колодце по крайней мере несколько часов — пока она сама не найдет способ отсюда выбраться.

— Мы, перелетные женщины, всегда охотно простим нахала, но никогда не прощаем растяп, — обнадежила она сэра Эдуарда.

— Тогда я позволю себе попросить вас дать мне вашу нежную, тонкую, благородную руку… — и лорд от избытка чувств замолчал.

— Зачем вам понадобилась моя нежная, тонкая, благородная рука? — осведомилась Люс. — Что вы с нею собрались делать?

— Я все сказал не так… — юный лорд вздохнул. — Ничего я не собираюсь делать с вашей рукой! Я хотел, напротив, посметь предложить вам свою руку… в качестве опоры, разумеется! Иначе вы рискуете не заметить ступеньку, упасть и разбить колено. А мне бы этого не хотелось. Я понимаю, что право прикоснуться к вашей белоснежной руке нужно заслужить, возможно, даже на турнире, а я, увы, не гожусь в турнирные бойцы…

— Вы заслужили… — задумчиво молвила Люс.

— Чем я мог заслужить? — не поверил юноша.

— Вы же спасли меня…

Но она сейчас вспомнила не об этом, а как в ночном лесу у разбойничьего костра белокурый мальчик читал ей свои новорожденные стихи на совершенно непонятной латыни, и все их колдовство растаяло во мраке, не найдя пути к женскому сердцу, кроме одного-единственного слова «amor»— любовь. Это латинское словечко запало-таки в душу.

— Тогда, если вы позволите… — юный поэт взял ее за правую руку кончиками пальцев и, насколько позволял узкий ход, склонился для поцелуя.

Губы у него были сухие и горячие.

Мимо щеки Люс дважды скользнула прядь пушистых и теплых волос.

— Пойдем, добрый сэр! Время не ждет! — приказала она — из соображений гуманности, потому что для будущего монашка такие поцелуи в потемках были совершенно ненужной роскошью.

А в том, что сэру Эдуарду придется уйти в монастырь, она после подслушанных откровений леди Мэри уже не сомневалась.

Поэт вздохнул и покорился.

Потом, когда они оказались на смотровой площадке донжона, юноша отпустил ее руку и громко вздохнул с сожалением. Ведь он обещал, что будет служить ей опорой и поддержкой только в экстремальных условиях темного, как преисподняя, хода — и слово свое сдержал.

Близился вечер. Закат уже вовсю раскрашивал облака, а с востока понемногу подступал мрак.

— Мы подождем, пока в замке успокоятся, — сказал юный лорд, — и тогда пойдем выручать вашу сестру. В худшем случае, я ведь могу и приказать страже! Я пока еще не монах, а брат его светлости!