Далия Трускиновская - Нереал

Действительно, убрался я вовремя.

Нужно было чем-то заняться. Но вот чем?

Я не мог припомнить никакого занятия. Обычно мы с Биллом Бродягой или вспоминали всякую всячину, или строили планы на будущее, или работали — высматривали, кто и когда входит в банк из служащих, какие машины подъезжают, сидели в одном из четырех баров напротив входа или наискосок от него и знакомились с всяким мелким персоналом... Чем же я еще в жизни занимался?

Пел?

Пробовал петь. Но не среди бела дня и посреди улицы. В ночном лесу, у костра... Было же в жизни это — прекрасное и недостижимое! Было же озеро, были гитары! Купец умрет за деньги, попа задушит жир, солдат умрет за чью-то корону, а я умру на стеньге — за то, что слишком жил...

Мужчины, что шли мне навстречу, вообще никак не жили. Все они были какие-то... плоские. И рожи — плоские. Я не был уверен, что под их костюмами — живое, крепкое, горячее тело, которому действительно нужна женщина, а не просто галочка в определяющем всю их унылую суть списке: работа, деньги, рыбалка, пиво, видики, интимная жизнь.

А вот женщина, что обогнала меня, была ничего — длинноногая.

Я пошел следом, ускорив шаг.

Хотел ли я ее? Пожалуй, что не очень. Но и нельзя сказать, что не хотел вовсе. Если бы с Маргариткой все было чуточку иначе, я захотел бы женщину часа через четыре, не раньше, а может, и через пять. Вернее, так — начал бы понемногу хотеть женщину.

Она была светловолосая, как Ксения. Но уж точно пониже ростом. И если бы она не свернула в переулок, я бы перестал смотреть на нее и занялся витринами. Там висела мужская одежда, которая бы мне пошла — длинный кожаный плащ я приметил, костюм для ресторана, жилет из какой-то тусклой парчи...

Но она свернула, я посмотрел — переулок был малолюдный, я подумал — а почему бы и нет?

Обогнал. Заскочил спереди. Лицо оказалось приятное.

— Люсенька! — радостно сказал я.

Сопротивляться было бесполезно. Испытанный прием ни разу не подводил.

— Люся! Я уже второй квартал за тобой иду! — сказал я ей в ответ на какие-то глупые вопли. — Все думаю — ты или не ты? А лицо увидел и все понял! Узнала, нет? Я же Гена!

Сейчас следовало упомянуть Москву, куда мы ехали вместе, настоящее хохляцкое сало с чесноком, глухую бабушку, которая брала телефонную трубку.

Женщина посмотрела направо, налево, на ее лице был ужас. Вдруг она кинулась бежать — назад, к шумной улице, потеряв по дороге пузатый пакет. Я так и остался стоять — пень пнем! Что-то получилось не так. Может быть, я нарвался на сумасшедшую или на круглую дуру, подумал я, нормальная женщина сразу бы увидела, что к ней привязался настоящий мужчина, а не какой-то там плоский.

Потом я машинально подобрал пакет. Не оставлять же его. Я надеялся найти там еду, и действительно нашел — надорванный пакет орешков, упаковку творога. Все это я съел в подворотне, а пакет, где еще оставались папки с бумагами, книжка и туфли, выбросил. Сама виновата. Потому что дура...

Я вернулся на людную улицу. Шел и думал — как же жить и чем зарабатывать деньги? Город был как будто мой, родной, но ощущение такое — будто я приехал сюда после многолетнего отсутствия и уже мало кто меня знает и помнит. Да, это так. Я вернулся, чтобы рассчитаться с Гетманом за Машку Колесникову, проучить Карасевича, сделать своей Ксению... Вернулся, чтобы установить справедливость. Ротман, сволочь, должен лежать в могиле. Карасевич должен быть бит. Ксения должна принадлежать настоящему мужчине. Еще были какие-то мелкие дела...

Блондинка переходила улицу, и я невольно следил за ее ногами. Ноги были не хуже, чем у Машки, а Машка — классная девка. Можно поприставать к блондинке. На сей раз обязательно получится.

Я все делал правильно, догнал, назвал Люсенькой, заговорил про поезд, но она посмотрела мне в лицо — и вдруг завопила благим матом!

Я бы и сам от такого визга удрал куда подальше без всякого рукоприкладства, но тут к нам подскочил прохожий, кинулся между мной и блондинкой, и по роже я понял — это его женщина, бывшая или будущая.

Он был из этих — из плоских. Кулак сам сжался и въехал ему в челюсть.

Вмиг вокруг нас образовался круг людей, плотный, но ставший на немалом расстоянии, и эти люди хором заорали. Я не мог бить всех подряд — я развернулся и убежал.

Что-то со мной творилось нехорошее! Вторая женщина подряд не поддалась на испытанный прием!

Смутное понимание зародилось в голове, но эту идею нужно было проверить.

Третья попытка тоже пошла прахом, женщина решила спастись от меня, перебежав улицу на красный свет перед самой троллейбусной мордой. Я кинулся следом, троллейбус все же скрыл ее от меня, я побежал вровень с ним, потому что сзади и справа шли иномарки, и бежал довольно долго — целый длинный квартал, до светофора. Там только вернулся на тротуар.

Три прокола подряд! Никогда со мной такого не бывало!

Вдруг я понял — это Маргаритка виновата. Если бы не она — был бы во мне сейчас настоящий азарт и настоящий голод. Когда девки видят, что я их по-настоящему хочу, она не выделываются. А сейчас голода не было. Вот в чем беда!

Но и сытости не было.

Может, мяса навернуть?

Но у меня же — ни цента!

Я шел, и шел, и шел, ругая на все лады Билла Бродягу — пора бы ему уже и появиться, пора бы ему что-то для нас обоих придумать. Справа за темным стеклом витрины мелькали огоньки. Я сообразил — это же игровые автоматы! Поиграть?

Я вошел, какое-то время изучал обстановку. Это был не просто игровой зал, а вместе с кафешкой, и крашеная блондинка за стойкой сразу меня усекла. Она посмотрела так, что я понял: пять минут трепа, и хотя бы чашка кофе в долг без отдачи мне обеспечена.

— Вот ты где, Люсенька! — сказал я, подходя. — Не узнала?

Блондинка посмотрела на меня с некоторой тревогой.

Я знаю эту тревогу в женских глазах. Словами я бы выразил ее так: ого, начинается что-то замечательное, только бы не проснуться...

— Это же я, Гена! Неужели забыла? Помнишь, поезд, купе, настоящее хохляцкое сало с чесноком? — Помню! — ответила блондинка, но так сердито, что мне сделалось не по себе. — Я, миленький, все помню! Валерка!!! Димка!!! Славка!!!

— Люся! Я уже второй квартал за тобой иду! — сказал я ей в ответ на какие-то глупые вопли. — Все думаю — ты или не ты? А лицо увидел и все понял! Узнала, нет? Я же Гена!

Сейчас следовало упомянуть Москву, куда мы ехали вместе, настоящее хохляцкое сало с чесноком, глухую бабушку, которая брала телефонную трубку

Женщина посмотрела направо, налево, на ее лице был ужас. Вдруг она кинулась бежать — назад, к шумной улице, потеряв по дороге пузатый пакет. Я так и остался стоять — пень пнем! Что-то получилось не так. Может быть, я нарвался на сумасшедшую или на круглую дуру, подумал я, нормальная женщина сразу бы увидела, что к ней привязался настоящий мужчина, а не какой-то там плоский.