Владимир Ильин - Напряжение

— Есть! Шершавое и как облако. А еще Оно плывет вверх.

— Точно? — недоверчиво уточнил дядя Коля.

— Оно еще такое… Не холодное, не горячее… Оно доброе! Ему… любопытно? — С удивлением понял я.

— Не ему, а тебе. Это отражение тебя в Силе. — поправил меня потеплевший голос.

— Так значит, у меня получилось? — с надеждой, горя глазами, повернулся я к соседу.

— Получилось. Ты молодец! А теперь давай, иди, полдник уже. И помни — никому ни слова! — довольно, как кот, улыбаясь, — почти сразу выпроводил меня дядя Коля.

— Эй, а награда? Хоть бы сахару дал, — пробурчал я в закрытую дверь.

Дверь на мгновение распахнулась, пропуская кинутую верной рукой пачку рафинада. Такое не имеет право упасть на пол!

— Другое дело, — огладил я запечатанную пачку, встал с пола и отряхнулся.

— О, Максим, привет! — окликнули с другого конца коридора. — Ух ты, сахар! — добавили без перехода.

— Да, сахар, — важно ответил я, кивком приветствуя Сашку и Витю из младшей группы.

— А можно… кусочек? — нерешительно замялся Санек.

— Хм, — изобразил я раздумья. — Обмен?

— Обмен!

— Я хочу большую кружку, кеды с синей полоской и раскраску с карандашами.

— Это обойдется тебе в половину пачки!

— Десять кубиков, и в раскраске должно быть не меньше половины чистых листов.

— Десять каждому! — переглянулись они.

— Идет!

Николай рухнул на постель без сил. Затратный ритуал, первый этап 'воздушной вьюги', требующей выплеснуть кучу сырой энергии для формирования техники уровня 'ветерана', забрал все резервы — а значит, с его побитой энергетикой о даре можно было забыть минимум на неделю. Как и планировалось, в общем то. Он прекрасно знал о последствиях, когда готовил посвящение.

Поэтому так важно было все сделать с первого раза, важно было надавить на парня, обратить краеугольную процедуру в пустяк, что совсем не просто — тут, в небольшой комнатке, с простой банкой и водой. Это вам не золотая роскошь 'Государевых фонтанов', не удивительные 'Дороги Самоцветов' в землях Шереметьевых, и даже не самый доступный, потому что очень хиленький, источник Силы на Арарате. Вместо торжества, гордости и ощущения причастности к чужому величию — проходной тест с первой странички погрызенной (паршивец!) методички. Может быть, потому и сработало- а на тех же 'фонтанах' люди порой по два дня живут, пока что‑то 'проклюнется'.

'Получилось, все получилось' — успокаивающе шептал себе Николай, продолжая бездумно рассматривать потолок. Но светлые эмоции не торопились смывать из души память о страшном напряжении последних минут. Потому что кое‑что все‑таки пошло не по плану — и именно поэтому дрожат кончики пальцев, размазывается мир вокруг, стоит открыть глаза, дико колотится сердце.

Волнами возвращалось ощущение страшного, ужасающего чувства потери контроля над вздорной стихией. Чувства, как пальцы соскальзывают с удерживаемого булыжника Силы, под которым замер, стараясь, вихрастый мальчуган. Сломанный дар напомнил о себе — то, что раньше он мог удерживать часами, порвало удила.

Можно было развеять несформированную технику, пока есть возможность — не такая уж и редкость, когда бой вынуждает отменять заклинание, так что навыки наработаны. Так даже сейчас, калекой, он мог бы легко 'стряхнуть' с пальцев 'вьюгу'… Но Николай продолжал ждать. Дурное упорство, опасное и глупое — это он почему‑то понимал сейчас, но не тогда, раньше, стоя за спиной пацана и искренне желая ему удачи.

Николай не хотел ломать Максиму веру в себя, не хотел переносить ритуал на неделю, да и просто… просто верил, что пацан справится. Потому стоял, вцепившись в зубами в нижнюю губу, до крови… и держал своевольное заклятие, которое могло бы убить их обоих.

А когда парень все‑таки ощутил стихию, и Коля наконец‑то скинул энергию в фундамент (гнилые трубы через полгода гарантированы), его накрыл еще один шок — в этот раз совсем с другой стороны, от самой мирной вещи в комнате. От обычных часов.

Десять минут от момента начала ритуала до завершения. Что, в пересчете на потенциал боевого ранга, равнялось… Т — твою же м — мать.

— Кто ж твой папка, Максимка? — просипел Николай в потолок.

Разумеется, парень мог быть 'самородком', но куда чаще бойцы ранга 'учитель' и 'мастер' рождались под громкими фамилиями. Простая генетика, сравнимая со способностью видеть в темноте у ночных животных или возможностью улавливать вибрации за километры у водных жителей — то, что помогает выжить, усиливается с новым поколением. У старых семей выживание связано со способностью убить и не быть убитым — поэтому в их среде внимательно выбирают жен и женихов, и уже через какое‑то тысячелетие добиваются рождения детей с потенциалом не ниже ранга 'ветеран'. Поговаривают, есть семейства, где рождаются исключительно будущие 'учителя' и даже выше… Разумеется, потенциал — дело такое, его прибором не измерить, но есть и косвенные признаки. Вроде времени, которое тратится на первый поиск и 'понимание' энергии дара. Не ощущения, а именно понимания — и не со стороны человека, а будто сама энергия касается его, заинтересовывается, отражает в себе человека, дает себя почувствовать, признает право управлять собой. Главное — сосредоточенно искать, не думая о постороннем, желать найти разлитую рядом силу. И она откликнется — через какое‑то время. Иногда через час, иногда успеет пройти несколько дней. А у тех, кто по праву крови, кто по праву океана усилий прежних поколений куда ближе к дару — десятки минут. Что, в общем‑то, и позволяет говорить об огромном потенциале.

Честно говоря, Николай рассчитывал на пару часов ритуала — был уже опыт в древичах. И даже когда заклинание срывалось, мог бы продержаться половину часа. Да и ощущал он себя, после скинутого заклинания, будто эти самые полчаса и прошли. Ан — нет, десять минут…

Тоже деталь общей картины, подспорье для поиска.

Этим утром Николай успел посетить роддом, в стенах которого появился его новый сосед. Успел потоптаться в регистратуре, выспрашивая про сотрудников — ветеранов родильного, и посетовать вместе с заведующей на уход отличных специалистов. За шоколадку и большую банку кофе его даже пустили порыться в личные дела детей. Не просто так, разумеется, а после искренней и насквозь выдуманной истории про дочку — дуру, сдавшей ребенка и не сказавшей деду — а теперь старику — инвалиду помирать, так и не увидев внука. К его рассказу, по вечной русской традиции, отнеслись с полной верой и женскими охами. Тем более, что он знал и имя и фамилию парня, и дату рождения (еще бы, анкету он зазубрил намертво). Расчет был на то, что допустив к одному документу, дадут просмотреть все бумаги — а значит где‑то рядом будет анкета матери.