Лайон Де Камп - Башня Занида [Авт.сборник]

— Смотря что считать должным местом, — пробормотал Барнвельт, которому пришло в голову, что в Квирибе давно нужна… как там будет наоборот от «феминизм» — «маскулизм»? — партия маскулистов.

— О нет, — возразила Зея, — не уподобляйся Заккомиру в доводах своих! Процветанье государства нашего неотделимо от законного верховенства пола женского!

— Но я могу привести массу примеров процветающих государств, где мужчины правят женщинами, и таких, где они равны.

— Экий ты возмутитель спокойствия! Как уже говорила я, когда столь развязно по филейным частям ты меня хлопнул, не место таким в Квирибе!

— Что ж, если мое присутствие и возмущает местное спокойствие, то скоро вы от него избавитесь. Кстати, ты можешь дать мне несколько полезных советов. Скажи, а есть какая-нибудь связь между пиратами Ваандао, торговлей янру и Квирибом?

Зея уставилась на кончик своей сигары.

— Мыслится мне, что лучше бы сменить нам тему беседы нашей, не то вступим мы на те зыбкие почвы, где благо одного лишь бедою другого достигнуто быть может…

По пути домой Барнвельт предложил:

— Джордж, а давай прямо послезавтра и отвалим?

— Ты что, чокнулся? Я ни за что эту церемонию не пропущу! Ты только подумай, какие будут классные кадры!

— Уф-ф, все это замечательно, но меня просто тошнит от мысли, что они зарежут и зажарят беднягу Кая прямо у меня на глазах. Не говоря уже о том, что после придется его есть.

— А откуда тебе знать, каков он на вкус? У моих предков считалось вполне обыденным делом, чтобы победитель в спортивном состязании съедал побежденного.

— А я не папуас какой-нибудь! Ты прекрасно знаешь, что с точки зрения моей культурной традиции есть людей некрасиво.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Тангалоа. — Кай-то не человек в привычном смысле слова. Постоянно умирают миллионы кришнян — одним больше, одним меньше…

— Да, но…

— И потом, нельзя же обижать королеву. Она нас ждет.

— Большое дело! Стоит нам выйти в море…

— Не забывай, что мы оставляем здесь залог, а Панагопулоса просто кондрашка хватит, если он узнает, что мы пустили его псу под хвост. Да и матросы наверняка будут настаивать, чтобы их доставили домой, когда все это кончится.

Несколько ошарашенный такой непривычной непреклонностью Тангалоа, Барнвельт сдался. При этом он уверял себя, что поступил так исключительно под давлением аргументов Тангалоа, а вовсе не потому, что иначе лишился бы возможности лишний раз повидать Зею. Тем не менее он ощущал, что такая возможность здорово подняла ему настроение.

Вечером в день открытия фестиваля Заккомир придирчиво оглядел наряды Барнвельта с Тангалоа и счел их подходящими.

— Хотя, — заметил он при этом, — это не совсем то, что требует обычай, но прочие простят вас, как иноземцев, в традициях наших не сведущих.

— Слава богу, что не заставили нас напялить эти расфуфыренные тоги, — прошептал Барнвельт. — Лично меня в такой просто ветром бы сдуло.

Никакой царь Соломон в самом своем наироскошнейшем облачении не смог бы сравниться с Заккомиром, наряженным во что-то вроде парчового саронга. Хранителя трона украшали драгоценные браслеты, позолоченные сандалии, ремешки которых достигали середины его голых икр, и золотой венец поверх зеленых волос; физиономия квирибца была наштукатурена, как у русской балерины.

Он провел их в просторную приемную, где уже топтались королевские тетушки и дядюшки. Наконец протрубили трубы и сквозь толпу промаршировали король с королевой, за которыми тут же стали пристраиваться по ранжиру остальные. Кай пошатывался на ходу и выглядел куда мрачнее обычного, несмотря на все усилия придворного художника по макияжу придать его физиономии выражение восторженного энтузиазма.

Заккомир показал Барнвельту с Тангалоа их места в кортеже и сразу забежал вперед, чтоб подхватить Зею под ручку сразу за королевской четой.

Поскольку амфитеатр, в котором должен был состояться фестиваль, располагался прямо за территорией дворца, процессия направилась туда пешком. На небе вспыхивала то одна, то другая из трех лун, попеременно закрываемых облаками, теплый свежий ветерок трепал просторные одеяния и заставлял помигивать огоньки газовых рожков. За стеной, которая огораживала дворцовый парк, тесно толпился простой люд Рулинди, и построившейся клином страже пришлось расталкивать его, чтобы расчистить дорогу процессии.

Амфитеатр быстро заполнялся. На ровном пространстве посреди арены красовались кухонная печь и новехонькая, свежевыкрашенная в красный цвет мясницкая колода. Возле всего этого оборудования шеренгой выстроились какие-то люди. Там были дряхлая Сехри, верховная жрица Матери-Богини, несколько ее помощниц — некоторые с музыкальными инструментами в руках, дворцовый шеф-повар с двумя поварятами и какой-то тип в мешке с прорезями для глаз, который опирался на рукоять топора вроде того, каким пользуются мясники, только раза в два побольше. Поварята затачивали прочие кулинарные орудия. Вдоль всего верхнего яруса театра кольцом выстроились амазонки, на бронзовых доспехах которых играли отсветы колеблющихся газовых огоньков.

Барнвельту досталось место во втором ряду чуть правей королевской ложи, которую, помимо королевы с принцессой, заполняли прочие высокопоставленные родственники. Каждая скамья была оснащена еще и некой конструкцией вроде узкого столика. Сам Кай остался внизу, на центральной арене, и сгорбился на колоде, обхватив руками колени.

Барнвельт прошептал Тангалоа:

— Что-то я не пойму, как они собираются разделывать Кая, чтобы всем досталось по кусочку, если, конечно, не намелют фарш и не смешают с обычным мясом. А что тут еще будет твориться?

— Тут довольно сложный сценарий. Балетная труппа будет представлять возвращение солнца с юга, зреющий урожай и прочую такую фигню. Тебе понравится.

Сам Барнвельт в этом здорово сомневался, но, поскольку амфитеатр был уже полон, предпочел обойтись без обсуждения этого вопроса вслух. Верховная жрица воздела вверх руки и провозгласила:

— Перво-наперво должны пропеть мы гимн Матери-Богине: «Привет Тебе, О Прародительница Священная Богов Всех и Людей». Готовы?

Дирижерским жестом она взмахнула руками. Забрякали и заквакали музыкальные инструменты, и все присутствующие грянули песню. Однако после громового энтузиазма первых строчек пыл исполнителей несколько поувял. Барнвельт заметил, что многие заозирались по сторонам, приглядываясь к губам соседей, и понял, что точно так же, как в случаях со «Звездно-полосатым знаменем» и «Песнью Всемирной Федерации», большинство знакомо от силы со словами запева. Тангалоа невозмутимо снимал всю эту сцену упрятанной в перстень камерой.