Мишель Пейвер - Хроники Темных Времен (6 романов в одном томе) (ЛП)

Угощение действительно оказалось весьма питательным, но жир постоянно прилипал к корню языка, и Ренн то и дело смывала его, запивая еду горячим вересковым отваром. Затем был подан олений рубец, начиненный жеваным мхом — это угощение Ренн очень вежливо отвергла; затем последовали жареные ребрышки и упругие жареные уши. Детворе налили по целой миске горячего густого супа из оленьих ножек. Ренн заметила, как какая-то молодая мать сунула своему малышу — у него, похоже, резались зубки — палочку замерзшего костного мозга: почесать десны. Старейшинам досталось самое лучшее угощение — оленьи глаза; они сперва высосали из них жир, затем целиком сунули в рот и долго жевали.

Крукослик извинился, что никаких ягод у них, к сожалению, нет.

— А все из-за проклятого льда! — воскликнул он. И больше он ни разу о том страшном ледяном дожде не упоминал.

Наевшись до отвала, Ренн свернулась клубком и стала сонно прислушиваться к потрескиванию костра и тихой беседе людей. Она чувствовала себя совершенно обессилевшей; тело ее до сих пор болезненно вздрагивало, точно вспоминая движение саней по промерзшей, обледенелой земле. Зато впервые за много дней ее охватило ощущение полной безопасности. Где-то далеко, снаружи, остались холмы, скованные жестокой хваткой Эостры. Но здесь, в тепле и покое, об этом можно было почти позабыть.

Сквозь дрему Ренн слышала поскрипывание столбов, на которых держался навес, и шорох снега на крыше и стенах убежища. В дымной полутьме, окутанная дремотой, она смотрела, как почти голые малыши ползают по взрослым членам племени, которые заботливо за ними присматривают, стараясь не подпускать слишком близко к огню, но при этом почти не прерывают своих занятий. Горным племенам всегда приходилось жить в более трудных условиях, чем племенам лесным, да и неуверенности в их жизни всегда было гораздо больше; возможно, именно поэтому они с таким удовольствием воспринимали все хорошее — вкусную еду, приятные известия, звонкие голоса играющих детей.

И все же Ренн не могла не заметить, как трудно им здесь живется. Кто-то лишился глаза после встречи с оленьими рогами, у кого-то не хватало пальцев, намертво отмороженных и отвалившихся. От Крукослика Ренн уже слышала, что в его племени даже имен детям не дают, пока они не достигнут своей восьмой весны — ведь если ребенок опасно заболеет, его придется оставить и тем самым обречь на неизбежную гибель.

Думая обо всем этом, Ренн неожиданно для себя крепко уснула.

И проснулась, разбуженная веселыми криками и смехом. Оказывается, вернулись Торак и Челко.

Челко прямо-таки весь сиял от восторга и охотно рассказывал каждому, кто хотел его слушать, как Торак призвал своего собственного «охотника на духов» и тот помог им выследить раненого «рогатого».

— А потом я метнул копье и убил его. Мимо как раз проезжали на санях люди из племени Рябины, они и помогли нам погрузить «рогатого» на сани, да и нас заодно подвезли.

Горные жители посматривали на Торака с настороженным уважением, а одна из женщин понесла Волку целую оленью голову в благодарность за оказанную помощь.

Торак высмотрел, где сидит Ренн, и тут же устроился с нею рядом; от него исходил чистый холодный запах ночи. Он одним махом проглотил целую миску кушанья из кусочков жира и только тогда наконец поинтересовался у Ренн, не стало ли ей лучше.

— Конечно же стало! — довольно сердито буркнула она.

И он умолк, решив больше не раздражать ее своими вопросами.

Вокруг них между тем говор почти смолк, превратившись в еле слышный шепот; было уже поздно; дети уснули, забравшись в спальные мешки. А колдуны всех трех племен принялись кружить у костра, бормоча какие-то заклинания. Одна из колдуний, ненадолго остановившись возле Ренн, пояснила ей:

— Это необходимо, чтобы все мы по-прежнему были в безопасности.

На колдунье красовалось ожерелье из белых лебединых перьев, а племенная татуировка на лбу представляла собой кольцо из тринадцати красных точек — по числу тринадцати лунных месяцев. Ее глаза казались какими-то удивительно бледными, точно выцветшими от постоянного вглядывания в даль. Она косточкой из лапки лебедя быстро наносила на стены убежища кашицу, сделанную из смешанной с водой «крови земли», тем самым как бы вдыхая жизнь в изображения трех покровителей горных племен: зайца, сидевшего на задних лапках и словно застывшего в ожидании опасности; лебедя, скользившего над водой, раскинув широкие крылья; и дерева, оберегающим жестом распростершего над людьми свои руки-ветви. А еще на стенах были изображения различных спиралей, северных оленей и каких-то существ, очень похожих на бизонов, с опущенными вниз кривыми рогами.

Ренн вдруг стало до озноба жутко. Эта колдунья из племени Лебедя напомнила ей, что лишь тонкая оболочка толщиной в шкуру северного оленя отделяет их от зловещей тьмы, со всех сторон окружавшей жилище.

Торак сидел спокойно, обхватив руками колени и глядя, как исчезают в дымоходе искры костра.

И Ренн вдруг почувствовала, какая стена успела вырасти между ними из-за множества всяких тайн и недомолвок. Она прекрасно понимала, что и у Торака есть от нее какие-то тайны. Когда во время ледяной бури он вытряхнул все из своего мешочка со снадобьями, она успела заметить кусочек того черного корня, который позволял ему выпустить на волю свою блуждающую душу и который он, должно быть, выпросил у Саеунн. Но ей, Ренн, он об этом ничего не сказал.

Однако все его тайны бледнели перед тем, о чем молчала она сама.

— Ренн, — тихо спросил вдруг Торак, — а ты помнишь свои сны?

— Что? — Она даже вздрогнула от неожиданности и с недоумением уставилась на него.

— Помнишь ли ты свои сны? Ну, когда просыпаешься, ты можешь вспомнить, что тебе снилось?

— Чаще всего да. А что?

— А я — с тех пор, как мы покинули Лес, — ничего вспомнить не могу. Мне кажется, что я и не сплю вовсе, а проваливаюсь в какую-то сплошную черноту. Что бы это могло значить, а?

Ренн судорожно сглотнула. Ну, скажи ему, скажи!

И тут в ночной тиши вдруг раздался странный гулкий стон.

Крукослик, заметив, что оба гостя так и подскочили, поспешил их успокоить.

— Это озеро, — сказал он. — Оно замерзает, вот и кричит Великой Горе, чтобы та послала побольше снега и укрыла его. Ему тогда было бы теплее. Да и нам тоже. И хорошо бы поскорее кончилось это проклятое обледенение, из-за которого «рогатые» вынуждены голодать!

В его голосе звучало такое страстное желание, что Тораку показалось, будто даже огонь в очаге вспыхнул ярче.

— Великая Гора… — задумчиво повторил он. — Может, теперь ты нам расскажешь, что вам о ней известно?

Крукослик подбросил в костер еще несколько торфяных лепешек, и по жилищу распространился горьковатый землистый запах.