Майкл Муркок - Город Зверя. Хроника Кейна

— Хорошо, — сказал Номер Один. — Пусть будет так. Вы снова дарите мне надежду, а я думал, что она уже давно умерла.

— А как тебя зовут? — спросил я. — Вспомни свое настоящее имя, и это подкрепит твою надежду.

— Барени Даса, — сказал он, поднимаясь. Теперь он говорил увереннее. — Барени Даса, Главный Кузнец Сенд-Амрида.

— Пожелай нам удачи, Барени Даса, — сказал я. — Будем надеяться, что Одиннадцать помогут нам починить двигатель.

— В Сенд-Амриде разбираются в технике, — сказал он с гордостью. — Ваш мотор починят.

— А вдруг ты не очень хорошо знаешь Одиннадцать? — спросил я.

Он сжал губы.

— Возможно, мы просто не различаем людей, которых любим, и машины, которые любим, — сказал он.

— А это всегда надо различать. Это не значит, что машины надо отвергнуть. О таких важных различиях полезно помнить, но вряд ли нужно что-либо безоговорочно отрицать. Если умеешь делать различия, значит, ты любишь науку и машины, если же все без разбора отрицаешь, значит, ты их просто боишься.

— Я подумаю над твоими словами, — проговорил он, слегка улыбнувшись. — Но мне понадобится время, чтобы решить, прав ты или нет.

— Мы как раз и просим тебя подумать, — улыбнулся я в ответ.

И мы легли спать, причем Гулу Хаджи пришлось устроиться на полу, так как койки в камере сенд-армидской тюрьмы не были рассчитаны на великана ростом в десять футов.

Едва рассвело, мы отправились взглянуть на двигатель — Гул Хаджи, я сам и Одиннадцать. От Барени Дасы мы узнали, что каждый член совета был выдающимся мастером своего дела, пока не началась чума, и мы поняли, что наш мотор вообще невозможно, наверное, будет починить, если это не смогут сделать Одиннадцать.

Я опустил корабль к земле и показал им двигатель. Я сразу же увидел, что неполадка была пустяковой, и я клял себя за то, что не осмотрел двигатель раньше. Горючее к мотору шло по трубке, состоящей из нескольких секций, в одну из них что-то попало, и образовалась пробка.

Обычно люди пренебрегают самым простым объяснением. Я предположил — и у меня для этого были основания, так как механики Варнала очень добросовестны и на них можно положиться, — что с двигателем случилось что-то серьезное.

Из-за этой ошибки мы оказались в Сенд-Амриде, что, наверное, все-таки было к лучшему, ибо теперь мы сможем что-нибудь предпринять. Я думал не столько о благополучии Сенд-Амрида, сколько о безопасности всего Марса. Я знал, что болезни и теории могут распространяться вместе: так в средние века властвовали над людьми Черная Смерть и Черная Магия. Я решил любой ценой этому воспрепятствовать.

Пока разумнее всего было сделать вид, что двигатель еще неисправен, и позволить Одиннадцати его исследовать. Но в то время, когда я, как и обещал, рисовал для них схемы, их лица оставались такими же безучастными, я бы даже сказал, пустыми, как и раньше. Я знал, что какое бы топливо ни оказалось в их распоряжении, оно все равно не подойдет. Они не смогут далеко продвинуться в своих работах по созданию двигателя внутреннего сгорания, поскольку даже с паровым двигателем они были не знакомы. Но они хотели разобраться, и этим они очень отличались от других марсианских народов, которых физика не интересует вовсе, кроме, может быть, теоретических проблем, и которые бездумно пользуются достижениями шивов и, считая их слишком сложными, даже не пытаются в них хоть что-нибудь понять.

Я не мог не сочувствовать жителям Сенд-Амрида, но все же считал, что лучше бы они вели себя, как другие марсиане.

Я почувствовал некоторое облегчение, когда увидел, что мотор исправен: теперь я знал, что смогу покинуть город, когда это будет нужно.

Показав Одиннадцати чертежи, я ожидал увидеть на лицах удивление, но его не было. На лицах не было ничего, кроме, пожалуй, уверенности в себе.

Одиннадцать задали мне неизбежный в этом случае вопрос — о топливе, и я показал им бензин, который получил в Варнале. Должен заметить, что варнальцы совершенно не разбираются в двигателях, которые я установил на воздушных кораблях, как не разбираются они в двигателях, гораздо более сложных — в двигателях, созданных шивами. Я нашел такие в Варнале и установил их на своем первом воздушном корабле.

Итак, я понял, что Одиннадцать с трудом следили за ходом моих объяснений. Что ж, мне это было на руку.

Один из Одиннадцати — он называл себя Номер Девять — спросил меня о бензине и о том, где его можно найти.

— Он не встречается в таком виде в природе, — ответил я.

— А какой он в природе? — последовал спокойный вопрос.

— Трудно сказать.

— Ты пойдешь в Сенд-Амрид и покажешь. У нас много контейнеров с жидкостями. Они остались от старых времен.

Несомненно, он хотел сказать, что они тоже были созданы шивами, и жители Сенд-Амрида их сохранили.

Мое любопытство победило, и я не смог отказать себе в удовольствии увидеть «жидкости шивов», о которых сказал Номер Девять. Я согласился вернуться во дворец.

Гул Хаджи остался в воздушном корабле, а я пошел с Одиннадцатью в их лабораторию. При свете дня везде в городе были видны следы чумы. То и дело на улицах попадались повозки, груженные трупами. Но напрасно искал я на лицах живых следы горя: их не было. По законам Одиннадцати такие нерациональные и неэффективные эмоции, как радость или горе, не поощрялись. Думаю, присутствие на лице эмоций означало одно из двух: человек или сошел с ума, или заболел чумой.

Я не мог спокойно этого видеть. Уж лучше бы они выли от горя!

Одиннадцать показали мне химикаты, найденные ими на руинах городов шивов, но я сказал, что среди их трофеев не было ничего подходящего. Надо признаться, я им солгал.

Они попросили меня оставить им немного бензина, и я согласился, сделав при этом все, чтобы он не стал работать, когда они захотят его использовать.

Я наотрез отказался от путешествия в их ужасном портшезе, и мы пошли назад к воздушному кораблю пешком.

Хотя Одиннадцать и не подали виду, это им очень не понравилось, и вскоре я понял, почему. Из одного дома покачиваясь вышел мужчина и нетвердой походкой направился к нам.

На его губах была кровавая пена, от шеи до носа шло зеленое пятно, одна рука была парализована и не действовала, другой он размахивал, словно для того, чтобы удержать равновесие. Он увидел нас, и с его губ сорвался какой-то нечеловеческий крик. Глаза горели, как будто он был в лихорадке, и это был огонь ненависти.

Он подошел к Одиннадцати поближе и крикнул из последних сил:

— Что вы наделали? Что вы наделали?!

Все Одиннадцать развернулись спиной к бедняге, оставив меня одного лицом к лицу с ним.

Но не обращая на меня внимания, он кинулся к правителям Сенд-Амрида.