Иван Тропов - Шаг во тьму. Дилогия

И тут я понял. Озарение было ярким, как удар. Жаль, слишком поздно. Теперь это меня не спасет…

Вот чем занималась Диана. Вот почему она была выжата так, будто жернова ворочала, — одной силой мысли. В самом деле, почти жернова и почти одной силой мысли.

Я обреченно ждал, направив фонарь и пистолет перед собой, но ничего не происходило. Спереди никто не шел на меня.

Сбоку. Сбоку конечно же!

Я махнул фонарем вправо. Из тумана выступила тень, и я потянул крючок, но не выстрелил. Всего лишь голый куст. Быстрее влево!

Тоже ничего.

Снова прямо перед собой. Но и тут ничего. Лишь клубящаяся темнота тумана. Значит, они делают что‑то хитрее… Она заставляет их делать что‑то хитрее…

Сердце вырывалось из груди, пульс гудел в ушах, я махал фонарем из стороны в сторону, тыкая в темноту вокруг. Понимая, что это бесполезно. Вот и все…

Вот и все…

Я стискивал пистолет, сжимал фонарь. Только бы не погас, только не сейчас… Хотя и это уже ничего не изменит…

Вот и все… Я потерял счет времени.

Минута? Две? Полчаса? Не знаю, сколько я простоял так, дрожа и задыхаясь, от ужаса почти перестав замечать смрад разлагающихся тел.

Время шло, а вокруг была лишь темнота. И тишина.

Пистолет в руке стал скользким. От осевших капелек тумана или от моего холодного пота? Рукоять выскальзывала из руки.

Наконец я решился. Зажав ствол под мышкой, я быстро отер руку о рубашку под плащом и снова стиснул рукоять.

Но вокруг ни звука, ни движения. Луч фонаря вырывал из темноты только тень справа — обглоданный темнотой куст.

Постепенно мысли перестали носиться обрывками в шквальном ветре. Стали связными. Я снова мог размышлять.

Теперь я знаю, откуда запах. От чего он. Но…

Как же она смогла? Я всегда думал — я всегда знал, потому что так мне объяснил Старик, — что паучихи могут только копаться в головах. А тела — жабья вотчина.

Эти же… Черт с ними, что они были мертвы. Те, в морге, — тоже были мертвы, и все‑таки жизнь возвращалась в их тела после того, что те три жабы сделали с ними в пристройке. Но в тех телах жизнь, кажется, угасла. Ушла медленно, сама. Их тела были без повреждений, и, может быть, чтобы жизнь держалась в тех телах, не хватало самой малости — легкого касания силы, черного дара, которым владеют беловолосые чертовы суки.

Но у этих троих… Их жизнь оборвалась, и оборвалась невозвратимо. У двоих прострелены головы. Нервным сигналам, приказывающим мышцам двигаться, было неоткуда выходить. Они просто не могли двигаться. Не могли! А мальчишка был обескровлен. А без крови… без циркуляции крови по всему телу… могла ожить печень, наверно. Но мышцы?.. Как клетки его мышц могли сокращаться без притока кислорода и без притока того, что можно окислить?.. Может быть, каким‑то чудом — черным чудом — у него и могли ожить клетки печени, но как он мог двигаться?

И, дьявол побери, как это могла сделать Диана?! Она же паучиха, не жаба!

Я поводил фонарем из стороны в сторону, прислушивался, но вокруг было тихо и пусто. И главное — предчувствие (предчувствие, которому я привык доверять) молчало. Молчало, пока я сидел в машине, почуяв странный запах. Не проявляло себя никак, пока я шел сюда. Безмолвствовало сейчас.

Во рту было сухо, губы пересохли. Я облизнулся, но язык был сухой и шершавый, как наждачная бумага.

Все‑таки я заставил себя сделать шаг вперед. Еще один. И еще, светя фонарем себе под ноги.

Я почти уверил себя, что мне просто почудилось.

Туман, напряжение последних дней, воспоминания… Вот и почудилось. Ничего удивительного.

Запах? Запах есть. Но это всего лишь птица или зверь. Потому что есть вещи, которых не бывает. Которых просто не может быть…

Сердце бухнулось в груди и затаилось, а фонарь чуть не вывалился из руки.

Мне не показалось. Нога была здесь. Человеческая. Ступня. А чуть правее — еще одна ступня. Кто‑то лежал на земле ногами ко мне.

Я повел фонарем дальше, вырывая из темноты колени, бедра, кисть. Уже понимая, кого я вижу. Слишком маленькие ступни, чтобы это был кто‑то из ее слуг.

Свет фонаря таял в тумане, мне пришлось шагнуть почти к самым ногам, чтобы увидеть грудь и голову.

Мальчишка. Глаза закрыты, но это ничего не значит.

Правая рука опять начала ныть. Там, где металл рукояти касался кожи, покалывали маленькие иголочки.

Я пихнул ногу мальчишки носком ботинка. И сморщился. Это не боль, но это было куда более мерзкое ощущение — плоть, прожимающаяся под носком ботинка, распухшая и мягкая, почти рвущаяся, впускающая ботинок в себя… Я отдернул ногу, но потом заставил себя еще раз пнуть его.

Снова никакой реакции.

Но я слишком хорошо помнил, что мы кидали его. Следом за двумя слугами. А потом еще и присыпали землей.

Реакции нет, но как‑то же он здесь очутился?

Яма была где‑то дальше. Шагах в трех, наверно. Туман съедал луч фонаря, я видел не дальше головы мальчишки.

Или эти два‑три шага от ямы — все, на что хватило его мышц без кислорода? Какой‑то же кислород там оставался… В последних каплях крови, что остались в его сосудах и мышцах…

Прислушиваясь так напряженно, что в ушах звенела тишина, я медленно водил фонарем по сторонам. Мальчишка не двигается, но их было трое. И из тех двоих кровь никто не выкачивал.

Правда, у них прострелены головы… Не понимаю, как она могла управлять ими, даже если их тела каким‑то чудом ожили… Но я не понимаю и того, каким образом их тела ожили. Однако мальчишка смог раскидать землю и проползти несколько шагов. Так почему я так уверен, что она не может ими управлять, несмотря на пробитые пулями головы?

Руку простреливало все сильнее. Мне хотелось бросить пистолет, металл словно кусался разрядами тока.

Стиснув зубы, я сделал шаг вперед и опять замер. Снова обратился в слух. Если они и были поблизости, я их не слышал. И не чувствовал. Предчувствие молчало.

Молчало — или просто пропало?.. Я так привык ему доверять, но что, если Старик был прав и это просто мое самовнушение? А на самом деле просто стечение случайностей. Обычно удачное, но теперь удача кончилась…

Я все‑таки заставил себя шагнуть дальше — и тут же встал. На черной земле что‑то белело. А запах мертвечины был так силен, что воздух казался густым. Здесь гниль проела тело насквозь — почти жидкая мешанина бурого, черного, синеватого, каких‑то нитей…

Потом я понял, что это волосы, осколки костей и комки застывшей крови и плоти. Простреленная голова. Блондина.

Я повел фонарем дальше. Спина, а под ней край ямы. Он выбрался из ямы лишь наполовину.

У чертовой суки кончились силы? Или даже ее черного дара не хватило на то, чтобы управлять телом, лишившимся головного мозга? Или…

Пистолет колол кожу, но я крепче сжал рукоять. Или это ловушка? Потому что сил у нее в самом деле немного, да и трупы едва ли способны двигаться слишком уж активно. Вот и остается ей только хитрить. Заманить поближе…