Лорд Дансейни - Время и боги: рассказы

— Да, — сказал я мистеру Хоскену, — вижу. Интересно, кто таков.

— Это любопытная история, — ответил секретарь. — Поистине удивительная. Мы приняли его почетным членом клуба. Была причина, заставившая нас так поступить, и неспроста. Особа с известным именем, странствующая по Европе и достигшая наших пределов, подпадает под Правило XII, и мы фактически обязаны были сделать его почетным членом. Хотя тут были свои трудности.

— Кто же он? — спросил я.

— Видите ли, — ответил мистер Хоскен, — этого никто не должен знать, кроме попечительского совета. Мы называем его мистер Мэпп. Но это не настоящее его имя. Нет. В том-то и трудность.

— Так кто же он на самом деле? — настаивал я.

— Так и быть, вам я скажу, — ответил мистер Хоскен, — только вы уж больше никому не говорите, никто не должен этого знать, кроме членов совета.

И, признаюсь, я долго хранил молчание; по крайней мере до тех пор, пока все члены клуба не узнали об этом, а также и вся прислуга, и сама история уж всем прискучила и наконец забылась; так что теперь она опять внове.

— Да, тут возникли значительные трудности, — продолжил Хоскен. — К примеру, с епископом. Пришлось спрашивать его позволения. И, должен сказать, он проявил полное понимание. Не стал возражать.

— А почему он должен был возражать? — спросил я.

— Ну как же, вопрос вероисповедания, — ответил секретарь.

— Он не христианин? — спросил я.

— Отнюдь, — ответил секретарь.

— В нашей империи столько разных вероисповеданий, — заметил я, — не вижу причин, почему епископ мог бы возражать…

— Дело в другом, — сказал секретарь. — Он не обычный верующий.

— А кто же тогда?

— Он, конечно, сейчас удалился от дел, и уже довольно давно. И вреда от него никому нет.

— Да кто же он? — спросил я.

— Видите ли, он бог Атлас*, — ответил секретарь.

— Бог Атлас! — воскликнул я.

— Тише, — шепнул секретарь, — об этом никто не должен знать, кроме попечительского совета.

— Хорошо, — согласился я. — И вы произвели его в почетные члены клуба?

— Да, — ответил секретарь, — приняли почетным членом. В разговоре с епископом мы особо подчеркнули, что даже в уме не держали, чтобы принять его рядовым членом; и епископ нас понял. Мы называем его мистер Мэпп.

Я снова взглянул на этого человека, если слово тут уместно. Он сидел и читал одну из трагедий древнегреческого автора, которую взял с книжной полки. У нас очень недурная подборка античной литературы, разумеется, все только на языке оригинала. Я смотрел на его точеное надменное лицо, которое странным образом не подверглось воздействию лет, прошедших, по видимости, в тяжких трудах.

— Буду чрезвычайно вам признателен, если вы представите меня ему, — сказал я секретарю.

— Конечно, — ответил он. — Но помните: просто мистер Мэпп.

Мы подошли, и он представил его мне под этим именем.

Почетный член бросил на меня быстрый взгляд поверх книги и изящным жестом протянул руку — никогда мне не доводилось пожимать такую крепкую мозолистую руку. Когда секретарь удалился, я без обиняков выпалил:

— Я только что услышал о вас нечто интересное.

— Не уверен, что это действительно интересно, — отозвался Атлас. — Моя история скорее скучна. Не знаю, что может быть любопытного в исполнении бесконечных обязанностей изо дня в день…

— По-моему, это как раз очень интересно, — вставил я.

— Вы ошибаетесь, — сказал Атлас.

— А что же произошло? — спросил я.

— Произошло? — переспросил он.

— Ну да. Почему вы оставили свой пост?

— Слишком большое место в мире заняла наука, — ответил он. — Слишком большое. Никто на моем месте не справился бы в этих условиях. Нельзя сбросить с себя груз ответственности за множество других людей; это просто невозможно. Но когда никто не желает, чтобы ты и впредь нес этот груз, когда никто в целом мире этого не хочет, дело другое. Понимаете, что я имею в виду? Я просто сбросил его с плеч долой и ушел.

— То есть, вы сбросили с плеч мир? — переспросил я.

— Да, — ответил он. — Не без колебаний, не без серьезных раздумий. И когда сделал это, должен признаться, был глубоко поражен; в высшей степени поражен — увидев, что произошло.

— А что же произошло?

— Попросту ничего, — ответил он. — Вообще ничего.

— И как вы это объясняете? — спросил я.

— Наука возобладала в мире, — сказал он. — Вот вы, к примеру, тоже ведь не заметили никакой разницы?

Мне не хотелось говорить, будто я ничего не заметил. Когда низверженный монарх или диктатор спрашивает, заметил ли ты, что изменилось после его падения, не так-то легко мгновенно выпалить, что мол, нет, ничего не заметил. То же самое с богом.

— Я читал, что случилось землетрясение, даже два, — протянул я.

— Очень может быть, — сказал он. Мне показалось, что он воспринял мой ответ с некоторым облегчением.

— Вам, должно быть, грустно, — предположил я, — столько времени вы держали мир на своих плечах…

— Мне было очень холодно, — сказал он.

— Холодно?

— Вот тут, на шее, у меня как раз располагался Южный полюс, — сказал Атлас. — И руки всегда были мокрыми.

Я не понял, при чем тут руки.

— Руки? — повторил я.

— Да, они держали два океана, — пояснил Атлас.

Он умолк. Чтобы продолжить разговор, я сказал первое, что пришло в голову. Реплика моя прервала молчание. Перед моим мысленным взором встали картины, которые я когда-то видел.

— Должно быть, колени у вас очень уставали, — сказал я.

— Колени? — удивился он, пройдясь ладонью по правому колену.

— Да нет, не особенно.

— А во что вы опирались коленями? — спросил я.

— Да ни во что, — ответил он. — Особо ни во что.

Он сложил вместе кончики пальцев и задумчиво посмотрел прямо перед собой.

— Да, я просто поднялся и сбросил его с плеч долой, — сказал он.

— Да, понимаю, — кивнул я.

В моих словах не было ничего примечательного, но, видно, что-то в моем тоне заставило его резко обернуться ко мне.

— Скажите честно, — задал он вопрос. — Только честно. На ваш взгляд, я поступил правильно?

— Честно?

— Да, скажите, что вы думаете, — повторил Атлас. — Будьте так добры. Сделайте одолжение.

— Если честно, — ответил я, — мне не очень-то нравится, как обстоят дела в мире. Совсем не нравится. И я не согласен с тем, будто ваш поступок ничего не изменил. Откровенно говоря, я считаю, что вам следует вернуться к своим обязанностям.

Он вздохнул, будто соглашаясь с моим ответом, хотя его слова противоречили тому, что я сказал.

— Слишком для этого много в мире науки.

— Это его, мира, проблемы, — возразил я. — А ваше дело — восстановить порядок.

Он опять вздохнул, и во взгляде его было столько тоски, что я испугался — мне показалось, что я только еще больше расстроил его. Я встал, поклонился и ушел, а поскольку он раньше был богом, то, уходя, я пятился, и лицо мое было обращено к нему.