Лорд Дансейни - Время и боги: рассказы

Поэтому, вместо того чтобы поинтересоваться, не забывали ли регулярно смазывать дверные петли, он решил, что ему проще будет прилагать чуть больше усилий, чем требуется, закрывая эту дверь. И это ему легко удавалось. Правда, порой ему хотелось, чтобы какой-либо юный первокурсник предложил ему свою помощь, как он однажды предложил декану, который вот уже сорок лет как умер. Сорок лет когда-то казались ему целой вечностью. И если усилие, которое он прилагал, чтобы закрыть дверь, его чересчур утомляло, он с легкостью компенсировал это, укорачивая на несколько сотен ярдов свою ежедневную прогулку.

В течение года этот план работал идеально. А на следующий год он еще и еще укоротил свои прогулки, по-прежнему полагая, что эти мелкие ухищрения все же лучше раздувания глупых суеверий про железную дверь, которые могут возникнуть, если поручить кому-то регулярно смазывать дверные петли. Проверив однажды петли, он обнаружил явные следы того, что петли кто-то недавно смазывал, и это его ободрило, хотя он до конца так и не понял, показалось ли ему это или так было на самом деле. Но совершенно очевидно было одно — дверь закрывать ему с каждым днем все труднее — труднее, чем раньше, и намного, даже летом.

А уж зимой стало и вовсе тяжело. Тяжело! Никогда за всю свою жизнь он ни разу не употребил этого слова по отношению к двери. Сама мысль о возможном затруднении с дверью всегда казалась ему полной чушью. Его прогулки в окрестностях колледжа стали короткими, и все укорачивались, так что он практически все время находился на территории колледжа, и в духовном смысле колледж Святого Хильдебранда стал для него целым светом, окруженным по краям блеклым сумраком города, в котором колледж располагался.

Он постоянно находился в физическом контакте с колледжем, — и когда, выходя, опирался правой рукой о стену колледжа, и когда, возвращаясь назад, опирался о стену левой рукой. Покинуть колледж Святого Хильдебранда было для него равносильно тому, чтобы покинуть этот свет, он с большей готовностью примирился бы с собственной кончиной, чем с отставкой.

Как-то холодным зимним вечером он возвращался в свой домик декана, пройдя через железную дверь в стене. Ему уже не просто казалось, будто ему тяжело. Ему действительно было физически тяжело закрывать железную дверь. Выходит, пришло время сбыться этой абсурдной легенде, которую он услышал когда-то. Легенде или суеверию. Абсурдной? Ну, разумеется, абсурдной. С самого начала Питерс так для себя решил и не собирался идти на попятную. Теперь у него и вправду не было сил поступаться своими убеждениями, глубоко укоренившимися в его сознании. Тяжело? Да не так уж это и тяжело. Просто сама по себе идея абсурдна. Ему-то вполне по силам было закрыть эту дверь.

И он ее закрыл. Казалось, сама ледяная ночь пришла на помощь железной двери, но он их обеих поборол и закрыл эту дверь, а через несколько часов его нашли возле железной двери мертвым.

В один клуб, популярный среди журналистов, слетавшихся туда ближе к ночи разузнать о последних новостях для завтрашних газет, частенько хаживал один старик — с ним мало кто общался, и он сидел себе и с безмолвным удовольствием слушал чужие беседы, порой до самого рассвета. А общались с ним мало, потому что он не умел просто болтать о том о сем, у него в запасе была лишь одна шикарная история, и все, кроме разве что новичков, знали, что все равно из него и клещами ничего не вытянешь, и чем дальше, тем меньше оставалось тех, кто вообще знал о его шикарной истории, поэтому то и дело новички норовили сообщить ему, старику Госколду, всякую банальщину, которую они подцепили нынче утром и намеревались тиснуть в колонки вечерних газет. А он слушал эту чушь да посмеивался. Завсегдатаи клуба снисходительно наблюдали всю эту тщету и порой, сжалившись над юным простофилей, предостерегали: «Слушай, на твоем месте мы бы не стали травить такие байки старику Госколду».

А молодой человек спрашивал: «А что такого?»

И ему ответствовали: «А то, что он в свое время был автором самой большой сенсации».

«Да что вы! — восклицал молодой человек. — И как же это ему удалось?»

А старожилы отвечали: «А никто так и не узнал. Но мы бы не стали Госколду рассказывать всякую ерунду».

Но однажды вечером, когда все сидели в длинной зале, курили, беседовали и выпивали, а старый Госколд, как водится, молча слушал, он вдруг заговорил. Он сказал:

— Уж не знаю, задумывались ли вы когда-нибудь, друзья, как я добыл этот сюжет про Трансерину.

Понятное дело, в этом клубе если уж о чем всерьез и задумывались, то именно об этом. В воздухе повисло неловкое молчание. А потом кто-то сказал:

— Ну, да, в свое время я думал об этом.

— Видите ли, — продолжил старик Госколд, — вот не далее как вчера я прочел, что умер последний из них, — последний из тех, кому это действительно было не безразлично, и я вдруг подумал, что, поскольку всех нас это рано или поздно не минует, расскажу-ка я это кому-нибудь из вас, а то ведь об этом так никто и не узнает.

— Да будет вам, вы проживете еще тысячу лет, — сказал кто-то.

— Эх, — сказал Госколд, — скорее тысячу дней. Но я в этом вовсе не уверен. Так вот, а произошло вот что, если вы, друзья мои, хотите знать.

Было так тихо, что вы бы услышали, как упала булавка. Тут, кстати, кто-то уронил спичку, и она упала с ужасным грохотом. А старик Госколд начал свой рассказ.

— Все вы помните, ну, некоторые из вас, конечно, нет, но все вы об этом читали, как европейские газеты сообщили однажды, что Император с Наследным Принцем намереваются отобедать в охотничьем дворце Принца в старом каштановом лесу у подножия Черных гор.

И, если вы помните, тогда целый месяц в связи с этим всех заверяли, будто визит носит сугубо спортивный характер, и цель его — охота на зайцев. Об этом не говорилось разве что в передовицах, и эту мысль мусолили и так и эдак, убив на это целый месяц. Одни газеты сообщали, какой ужасный урон наносят зайцы сельскому хозяйству Европы, другие — каким непревзойденным охотником на зайцев является сам Император. А на следующий день рассказывали о том, как Наследный Принц обожает спорт, и так далее, и тому подобное. В итоге и мы все, и весь свет знал больше, чем хотелось бы, о каждом из двух тысяч зайцев, которых планировалось подстрелить в каштановом лесу. И ни слова не было сказано о Трансерине.

И молодые члены клуба, и его завсегдатаи были прекрасно осведомлены, что имеет в виду Госколд под словом «Трансерина». С давних пор в клубе знали, что старик Госколд раскрыл заговор Императора по захвату Трансерины, который мог бы привести к преждевременному захвату Европы, но никто на самом деле не знал, каким образом Госколду это удалось.