Велор Сильвер - Убейте меня

— Хорошо, — ведьма протянула наполненную тарелку супа, — принеси мне свой нож, я оботру его смертельным ядом, который вызывает мгновенную смерть.

Эта идея мне пришлась по вкусу. Во-первых, мне не придется убивать, а во-вторых, Альф умрет мгновенно. Никто не узнает, от чего именно. Меня никто не заподозрит.

— Хорошо, я согласен.

Глаза ведьмы заблестели.

— Не тяни с этим. Когда вернешься ко мне с ножом, все будет готово. Я сварю яд.

Мы стали заговорщиками, и это было странно. Неудачник и ведьма. Ничего общего, если не считать, что мы оба были нелюдимыми.

Я попробовал суп. Было невероятно вкусно. Пока я уплетал его за обе щеки, ведьма взяла мою чашку чая и вылила остатки на блюдце.

Поглощенная своими мыслями, она села напротив, у подсвечника. Яркий свет освещал то, что она увидела на блюдце.

— Чаинки сложились сердечком, это значит, что в далеком будущем тебя ждет любовь. Очень яркая и сильная. Но все может разрушиться в один миг. Если ты захочешь, то все вернется вновь. Твоя женщина не будет ничего решать. В этих отношениях будешь главным ты.

Ведьма замолчала, а я забыл про суп. Неужели она говорила о нас с Бертой? Но я и сейчас не знаю ответа. Ведь даже сегодня, спустя много лет, я все еще один. Но Паучиха никогда не ошибается. Значит, все еще между нами возможно? Но как? Ведь я готов умереть, и нож у меня на столе.

— На краю блюдца я различаю стаю птиц. Это значит, что ты переменишь свою жизнь и уедешь в другие края.

Забегая далеко вперед, я должен отметить, что так и произошло. Я действительно покинул деревню и близких. Начал новую жизнь, но сейчас не об этом.

— На дне чашки — раскидистое дерево. Люди признают твои таланты. Уважение и почет будут преследовать тебя, если ты поведешь себя правильно.

Еще несколько мгновений она вертела блюдце, после чего изрекла:

— Больше ничего тебе не скажу, пока рано знать. Но запомни, — и она зловеще посмотрела на меня, — когда случится непоправимое, ты будешь обязан прийти ко мне. Запомни этот момент, эти слова. Это очень важно.

Сказав это, ведьма поставила чашку и блюдце на стол. Выпрямившись, как ни в чем не бывало, предложила яблочный штрудель.

Я лишь замотал головой, отодвигая пустую тарелку. Есть больше не хотелось. Все мысли были только о предсказании.

Черт возьми! Что все это значит? Зачем она сказала все это? Теперь я буду думать об этом каждый день. Неужели мне и так нелегко живется, чтобы еще думать о том беспросветном, что ожидает впереди?

На сердце стало тяжело. Настроение вконец испортилось. Хотелось лечь спать и не просыпаться.

Паучиха направилась к двери. Там подняла с пола мою промокшую одежду, которую отнесла к камину.

— Подойди сюда, мой мальчик!

Я послушно подошел к ней и остановился у кресла. Она развернула мою куртку и повесила на плечики. Обувь поставила на подставку.

— Подойди ближе к огню, — ее тон не требовал возражений.

Я сделал, как она просила. Ведьма отошла на минуту сполоснуть руки. Когда вернулась, то произнесла:

— Твой голос все еще не вернулся к тебе? Ты скорей хрипишь, чем разговариваешь. Покажи мне горло.

Она внимательно оглядела мою полость рта. Затем, отступив на шаг, сказала:

— Твои родители показали тебя врачу?

— Да, — прошептал я.

— Ты принимал какие-нибудь лекарства?

— Один раз сполоснул горло настойкой трав, которую приготовила мать. Больше ничего.

— Жаль. Если бы твои близкие были бы более внимательными к тебе, то сейчас с твоим голосом все было бы хорошо.

Меня охватило отчаянье и страх.

— Неужели я всю жизнь буду хрипеть как старик?

Она погладила меня по голове и заглянула в глаза:

— Я не знаю. Возможно, что так и будет, и твой голос больше никогда не вернется. Но все-таки природа играет с нами в разные игры. Может случиться так, что в подростковый период все изменится. Твой голос вернется, но, каким именно он будет, не могу сказать. Может это будет грубый бас или, наоборот, легкий фальцет. Время покажет.

Стемнело. Дождь закончился. Пора было уходить. Но мне так не хотелось, аж до слез. Тем не менее, я оделся и направился к двери.

Колдунья на прощанье обняла меня словно своего собственного ребенка. Что-то тихо шептала над головой, иногда целуя в макушку. Я чувствовал ее любовь к себе. В тот момент я хотел, я мечтал, чтобы и моя родная мать вот так же сильно любила меня.

Тогда я был ребенком, я надеялся, я верил. Отчаянно и безнадежно.

05 декабря 1991 года

Зима. Утром проснулся от того, что мама громко кашляла. Отец бегал по дому, без конца что-то жарил-парил, потом градусник искал по шкафам и тумбочкам. Он был очень обеспокоен. Нервничал, хлопая дверьми.

Следом за мной проснулась сестра. Высунувшись из-под одеяла, она громко спросила у отца:

— Что случилось?

— Мать заболела. Температура под сорок. Горит вся. Ума не приложу, что делать. Мари, ты не видела мою записную книжку?

— Нет пап, не видела. Может быть в пикапе лежит?

Отец бросился в прихожую, быстро оделся и выскочил за дверь. Едва он ушел, я поднялся с кровати и босиком направился к матери. Дверь в родительскую спальню была распахнута.

Она лежала в постели, бледная с черными кругами под глазами. Влажные волосы покрывали лоб и плечи. Мама тяжело дышала.

Я взял ее горячую руку и погладил.

— Мамочка, не умирай, пожалуйста.

Словами не передать, как я тогда испугался, что потеряю ее. Что единственный человек в моей семье, единственно любимый всем сердцем возьмет и покинет навсегда.

Я сразу вспомнил мрачное кладбище, сырую могилу и много белых цветов. Как в день похорон матери Альфа. Неужели и мою маму это ожидает? Неужели нельзя помочь и все закончилось?

Слезы закапали из глаз, и я упал на колени перед ее постелью. Мама даже не пошевелилась. Лежала неподвижно как кукла.

Я тряс и теребил ее руку, умоляя не умирать. Не оставлять одного на этом белом свете. Она не слышала.

В комнату вбежал отец. Волосы взъерошены, сам белый как полотно, перепуганные глаза. Он, как и я, был в отчаянье.

При виде меня он ничего не сказал. Молча распахнул шкаф и стал скидывать на постель мамины вещи.

— Помоги, — скомандовал он.

Мы вместе одели ей теплые колготки и носки. Сверху — вязаное шерстяное платье. На голову и шею намотали шарф.

Я помог ему отвести ее к машине, которая к тому времени уже согрелась. Мама легла на заднее сидение, и пока отец открывал ворота, я продолжал смотреть на нее.

— Сыночек, не волнуйся, я вернусь.

Она говорила это одними губами, но я услышал. Чтобы не видела отчаянного страха в моих глазах, я склонился и поцеловал ее ладони. Зарылся лицом в ее пальцы. Вдохнул ее запах.

Мне казалось в тот момент, что больше я никогда ее не увижу. Что это последние мгновения, которыми я должен успеть насладиться.