Марина Ли - Школа Добра

Не скажу, что идея не общаться с Александром Виногом пришлась мне по душе. Общаться с ним хотелось! И даже очень! И, судя по всему, не только общаться, потому что воспоминания все время предательски возвращали меня к картинкам из неприличных снов... Однако при этом становилось чудовищно – до слез – стыдно и страшно от мысли о том, что с их темнейшеством, так или иначе, но придется поговорить.

Поэтому я, к маминой радости, какое-то время пряталась от Александра. Сначала дома, пока он, осознав, что идти на добровольный контакт я не собираюсь, не покинул нашу 'гостеприимную' усадьбу.

А потом у Школьных ворот.

Он не форсировал события, не преследовал, не требовал, он даже не подходил близко, но из виду меня не выпускал. Я прямо затылком, всей кожей чувствовала его пристальное внимание и... недовольство. Когда обнималась с Авроркой, когда суетливо знакомила друзей со своей родней, и когда никак не могла распрощаться с братьями. Вовсе не потому, что не хотелось расставаться, а потому что страшно было. Потому что я знала – как только Волчки разъедутся по домам, махнув мне на прощание рукой, Виног отлипнет от стены, и... и удрать у меня не получится. Он понимал все не хуже меня, а потому только ухмылялся и выжидал.

За собственными волнениями, выискиванием путей отступления и построением планов побега от Александра Винога, я не сразу заметила, что Аврора вела себя, мягко говоря, странно. Она, по большей части, молчала, не пыталась очаровать всех и каждого, дергалась, вертела головой и ни на шаг от меня не отходила. И все эти пугающие симптомы натолкнули меня на логичную мысль: подруга от кого-то скрывается, используя меня как щит.

Отличная идея! Просто надо держаться друг друга. Не станет же Александр устраивать разборки при посторонних? Я стрельнула в него настороженный взгляд и, напуганная мрачностью темнеющей у стены фигуры, двумя руками схватилась за Могилину ладонь:

– А как тебе мысль запереться в комнате?

На секунду мне показалось, что Аврора меня расцелует, но она только закивала истово и от нетерпения даже подпрыгнула на месте:

– Юлка, ты гений!

– А потом ты мне расскажешь, как у тебя каникулы закончились, – и я многозначительно бровями подвигала, от чего у Могилы немного поубавилось энтузиазма, но настроение не испортилось.

– Да ладно, – Аврора пожала плечами. – Что уж скрывать... Все равно узнаешь... Гениальные Ручки молчать не станет...

– Гениальные Ручки?!! – возмутилась я шепотом. – Ты с Тищенко??? Аврорка, он же бабник!

Могила сначала шикнула на меня, потому что словосочетание "гениальные ручки" я, с ее точки зрения, произнесла недостаточно тихо, потом моргнула, затем открыла рот и выпучила глаза, чем на секунду стала похожа на глубоководную рыбу, которую вытащили на берег. После чего подруга покраснела и стукнула меня по руке:

– Да ты что? Ты о чем сейчас подумала? Что я... – она задохнулась от возмущения. – Я и этот... любитель розовых юбок? Да я не поэтому вообще!!!

Затем подхватила меня под руку и почти бегом потащила в сторону общежития:

– Придумала тоже... Да я ему эксперимент испортила, можно сказать... Бежим скорее, а то он нас заметил. В комнате закроемся, а к утру он, может быть, остынет.

И после последнего слова прыснула заразительным смехом. Таким заразительным, что я, даже не зная причины, рассмеялась вместе с ней. Тем более, что за веселым "ха-ха" было легко скрыть панику от того, что Виног, засунув руки в карманы кителя, не спеша двинулся за нами следом.

История одного неудавшегося воровства, но удавшейся мести

Наутро после бала Виног стремительно ворвался в комнату, с лицом совершенно безумным и с засосом на шее. Решительно схватил Аврору за подбородок и нещадно дернул, притягивая к себе.

– Совсем спятил? – заорала Могила, возмущенная таким беспардонным обращением.

– Как себя чувствуешь? – нелюбезно спросил пятикурсник и злобно сощурился.

– Да я в ярости вообще!! Ты что себе позволяешь?

Вместо ответа он кивнул и спросил хмуро:

– Хочешь, я тебя поцелую? – и бровь еще выгнул вопросительно, скотина.

Аврора размахнулась и отточенным жестом врезала нахалу по морде. Выдохнула удовлетворенно, а потом вздохнуть забыла, когда поняла, кому она только что оплеуху зарядила. Ох, не зря его Юлка их темнейшеством обзывает. Зыркнул так, что Могиле захотелось немедленно под кровать залезть. А лучше под кровать в спальне родителей, чтобы уж наверняка.

Виног же, не обращая внимания на вздувшуюся на смуглом лице розовую пятерню, удовлетворенно пробормотал:

– Из комнаты до вечера не выходить. Узнаю, что выходила – поймаю и отлуплю. Веришь?

Аврора испуганно сглотнула и кивнула беспомощно.

– Грызун, на твоей совести! – произнес в пространство и удалился.

Могила перевела ошеломленный взгляд на грызуна, который с виноватым видом высовывался из-за горшка с Григорием.

– Что здесь происходит?

Кабачок выдохнул грустно и глубокомысленно:

– А я предупреждал. А ты: пусть поспит, пусть поспит – жалко же... Теперь тебя на котлеты, меня на гарнир и плакал наш турнир по преферансу горькими слезами.

Именно в этот момент Аврора как никогда ясно поняла, что выражение "глаза налились кровью от ярости" – не метафора, а самая что ни на есть правда, потому что мир вдруг окрасился в красные тона, и до зуда в ладонях захотелось воплотить в жизнь Григорьевское пророчество.

– Аврорушка, – запищал Вепрь и еще плотнее к горшку прижался. – Я тут совершенно не при чем! Это все шамаханки!

Аврорушка с размаху плюхнулась на кресло, осознав вдруг, что она действительно в своей комнате в общежитии, а вот как она тут оказалась – тайна, покрытая мраком.

– Виног вас с Юлкой своими собственными белыми рученьками приволок, – неожиданным басом высокопарно поведал Вепрь. – Околдовали вас эти стервы проклятущие. Страшным заклятием хотения любови. Не усмотрел я, дурак старый, пропустил. Прости меня, душенька, моя вина!

Могила поморщилась и двумя руками за голову схватилась:

– Что за чушь?

– Истинную правду молвлю, душа моя! – заверил мыш и все-таки решился выбраться из-за широкой кабачковой спины.

– Ты чего говоришь-то так смешно? Давай-ка, переходи на человеческий язык!

– Барышня, милая, никак не могу! Не извольте гневаться! Все ирод этот окаянный виноват.

Окаянным иродом абсолютно неожиданно оказался Амадеус Тищенко, раньше времени покинувший родные пенаты и вернувшийся в альма-матер. Пользуясь почти полным отсутствием в общежитии студентов, он безнаказанно превратил общественную кухню в лабораторию для проведения своих сатанинских экспериментов.

И вот, измучавшийся на нервной почве и томимый тоскою, Вепрь, покинув спящую Аврору на попечение друга и соратника Григория, выдвинулся из комнаты в поисках еды, дабы немного успокоить желудок и нервную систему, которая за ночь бала в Институте имени Шамаханской царицы пострадала безвозвратно.