Антон Карелин - Книга Холмов

Мимо свалки у броневагона, спокойно лязгая, прошагал рыцарь с внушительным молотом в руках. Шел он назад, как ни в чем ни бывало. И кажется, в животе у него кто-то насвистывал песенку. Да, именно так показалось Щербатому, который уже терял сознание, отступая на подкашивающихся ногах. Вся промежность и бедра были в крови, в голове шумело, он нанес тени несколько ран, но она просто-напросто не чувствовала боли, хотя медленно бледнела, оставляя за собой дымный шлейф из пяти или шести порезов. Но продолжала нападать. Подскочила, приняла удар ножом себе на руку, он хорошо вошел и засел в плече, а тварь только этого и ждала, резко дернула плечом, и рукоять вырвалась из ослабевших и влажных от страха рук мародера. Вторая рука тени, с черным ножом, ударила ему в грудь, Щербатый успел подставить ладонь, и нож проткнул ее насквозь, боль вспыхнула еще и здесь.

— Не убивай, господин! Ааа! — закричал мужик, обеими руками пытаясь отвести трясущуюся пронзенную руку в сторону и терпя адскую боль от режущего ладонь клинка. — Смилуйся!

Лицо сморщилось в самую униженную и жалкую гримасу, которую он только смог вытащить из омутов души. Я ничтожество, чего меня убивать, братишка, ну ошибся, с кем не бывает, все мы люди, все человеки, отпусти, век буду не забуду, все для тебя сделаю, что хочешь, все! Но актер из Щербатого был хуже, чем он думал, так что бешеная ненависть торчала из-под его гримаски, и на самом деле все в нем кричало: «Убью тварь, уничтожу, дай только момент, на клочья порежу, отрежу язык поганый, пальцы откромсаю, кожу буду лоскутами сдирать и кричать тебе в лицо, пока ты сдыхаешь».

Тень ухватила нож обеими руками и нажала, уводя вниз и вдавливая его в тело мародера. Черное лезвие неторопливо удлинялось, входило все глубже в Щербатого, к самому сердцу, а сердце билось как птица в грудной клетке, рвалось сбежать, как будто был на свете способ сбежать от самого себя.

— Смилуй… ся.

Вот сейчас его лицо стало искренним, умоляющим, испуганным, как ребячье. Он все готов был сделать, на все пойти, что угодно исправить.

— Это твоя тень, — сказало его отражение. — Скольких ты помиловал?

Мародер хрипел, булькал и умирал. Четырнадцать человек вот так же булькало перед ним, четырнадцать всяких, в разное время подвернувшихся на его кривом пути. А путь этот, петляя сквозь лабиринт из грязных и обшарпанных дней, месяцев и лет, внезапно привел в загаженный нечистотами тупик, где сам он стал пятнадцатым и последним, погибшим на нем.

— Мраазь… — пролепетал он в луже кровищи, прежде чем испустил дух, с распахнутым щербатым ртом, обращенным к равнодушному небу.

Анна врезала в челюсть невзрачному лысоватому стрелку лет чуть ли не полста, который нервным движением дернул из тула стрелу и рванул тетиву, надеясь успеть. Не успел. От силы удара он опрокинулся на спину, громко охнув, лук вылетел и, кувыркаясь, полетел вниз с обрыва; второй мародер был умнее и просто бросился бежать, а вот третий оказался проворнее — фьюить, железное жало легко пробило кожаный наруч и впилось девушке в правую руку.

«Ааах опять эта проклятая боль, сколь же можно, чертов доспех, не спасает даже от таких коротких луков, даже от выстрела не в полный натяг, схарр тебя разорви, сволочь!» и много чего еще моментально всплеснулось у Анны в голове; она с трудом подавила этот детский взрыв эмоций, и, еще находись под его воздействием, лягнула стрелявшего. Но тот по-прежнему был проворен и отскочил. Девушка с проклятием выдрала стрелу. Тьфу ты, она вошла в руку едва ли на ноготок, у страха глаза велики. Остроносый стрелок, чаявший себя быстрым и ловким, выхватил легкий меч и сам подскочил к воительнице. Она невольно ухмыльнулась, ну держись, гад.

В следующие две секунды остроносый получил два сокрушительных удара в голову и откинулся в кровище и соплях, бессознательно мыча. Мечик, сломанный у рукояти, валялся рядом.

Анна пнула одного из пытавшихся встать, выбив у него из руки палицу (и, кажется, заодно сломав ему пальцы).

— А ну валяться! — заорала она. — Не поняли, с кем связались? Лежать!

Сбежавший так и сбежал, никто его не преследовал. Трое валялись без сознания. Еще один лучник послушно улегся рядом с огнемагом. За неполных десять секунд Анна в одиночку разметала и уложила семерых.

— Ну надо же, — пробормотала девушка, удивляясь самой себе.

Первый из атакованных был мертв, она швырнула его с такой силой, что удар прямой спиной о ствол дерева сломал ему позвоночник. Анна мрачно смотрела на побелевшее лицо незнакомого врага, сердце сжалось. А вдруг он был неплохим человеком, просто попал к Убою и не смог вовремя выбраться?

Она стала воином и научилась побеждать, научилась не сомневаться во время драки, с одинаковой легкостью бить молодого и старого, бить первой, бить в спину — все ради того, чтобы как можно быстрее закончить бой, и чтобы победителями оказались Лисы. Потому что Лисы не трогают побежденных, Лисы спасают раненых, делают все не так, как другие, что рады мучать, насиловать и убивать. Анна научилась в бою быть как мужчина, не размениваться на жалость и сомнения. И рваться к победе с яростью, пугавшей врагов. Но вслед за яростью боя всегда приходил откат и становилось паршиво.

Тут на гребень вступила Аннина тень со снайперским огнестрелом наперевес.

— Ну и чего ты не стреляла? — спросила черноволосая, хотя в общем-то знала ответ. Она сама приказала: «Стреляй в тех, кто будет бить мне в спину. Кто будет представлять для меня наибольшую опасность. Стреляй так, чтобы спасти мне жизнь». Думала, что, оказавшись в гуще боя, неминуемо подставит спину кому-нибудь под удар, тут-то тень ее и спасет. Но вышло так, что опасным для Анны среди семерых залегших на гребне не был никто. В следующий раз думай лучше и отдавай более правильный приказ.

— Стой здесь и стреляй в любого, кто попробует сбежать или причинить тебе вред. Убивай тех, кто ослушается, — она повернулась к лежащим. — Слышали? Радуйтесь, что живы. Будете вести себя послушно, мы вас и не убьем. А ты, коротышка, вставай, пойдешь со мной.

Оставлять тень, особо уязвимую к огню, на страже огнемага, Анна не собиралась. Взяв вскочившего толстячка за шкирку и выставив перед собой, она погнала его вниз по гребню, на дорогу, где Дмитриус в одиночку бился с троими самыми сильными из местной вшивой банды: Убоем и двумя его женщинами, мечницей и водяной.

Пока на правом фронте броневагона все шло без сучка, без задоринки, на левом происходили и вовсе чудеса. Крикнув негодяям сдаваться, Кел погрозил пальцем огнемагу и все-таки бросился выполнять тактическую задачу — принимать на себя атаку почти десятка головорезов. Устрашать их своим внешним видом и вводить в ступор неуязвимостью.