Андрей Валентинов - Рубеж

— Знаю! Не верь им, Несущая Мир! Князь Сагор меньше всего думает о своих посполитых. Он страшнее Мацапуры — и сильнее. Если б я мог… Он замолчал, а Ярине не захотелось переспрашивать.

Небо.

Звезды.

Его рука…

Пусть это сон, пусть скоро все исчезнет, развеется морозной дымкой, но пока они вместе, и послушный воздух легко несет их в черную высь, и легкий ветерок ерошит волосы…

— Эта?

— Эта!

Свет факелов — в лицо. Бородатые рожи склонились, дышат перегаром.

— Тощая, сучка! Костистая!

— Ничего, щас помягчает!

Еще ничего не понимая, но чуя беду, Ярина дернулась, резко взмахнула скованными руками…

— Ишь, брыкается!

Удар — острым носком сапога по лицу. Во рту хрустнуло, хлынула соленая кровь.

— Но тока чтоб жива осталась! Ясно?

— Останется! Всю жизнь помнить будет!

Руки вздернули вверх, заскрипела ржавая цепь, цепляясь за крюк. Ярина извернулась, ударила ногой — не глядя, наугад. Попала! Громкий крик непонятная ругань — невидимый толмач, и тот промолчал. Девушка попыталась отодвинуться к стене, ударить снова…

— Ах ты, гадюка!

На этот раз били втроем — сапогами, куда придется. Наконец, хекая отступили, кто-то плюнул — липкая слюна поползла по щеке.

— А может, придушим, а?

— Ты че? Сказано — чтоб запомнила! Запомнила, понял? Потная волосатая ладонь протянулась, резко рванула ворот плахты. Крепкая ткань трещала, не поддавалась, больно впиваясь в шею. Ярина попыталась двинуться, но боль сковала, прижала к грязной соломе.

— Чур, я первый! Ну чего, сучонка? Раздвигай ножки! Что-то тяжелое, пыхтящее, воняющее тухлым луком навалилось сверху, завозилось, потная ладонь легла на грудь, скользнула по бедру, ногти врезались в кожу…

Хотелось закрыть глаза, но даже на это уже не было сил.

Я знаю, как меня зовут!

Знаю!

Знаю, знаю, знаю!

— Хлопцы-ы! За мной! Рубай! Як капусту! Впере-од!

И диво дивное — разом сгинуло все: страх, сомнения, майским червяком точившие сердце. Пекло ли, Рай, кочерга или галушки с медом…

Вперед!

Добрый конь не первый год под седлом — сразу понял, ударил копытами в затоптанный хрупкий снег.

Впере-е-од!

Эх, куме, не журись, туды-сюды повернись!

Турецкие гарматы, ощетинившиеся багинетами французские каре, немецкие шанцы — все сметали, всех в землю втаптывали. В землю, в горячий песок, в болотную жижу, в окровавленный снег. Верная шабля-"ордынка", в горячем бою взятая, прикипела к ладони. Хороша «ордынка», всем хороша, вернее жены, святее иконы!

Эх, бога-душу, крест животворящий, параскева-пятница и всех янголов собор! Вперед!

…И уже поганая шибеница позади, и столбы, и веревка без петли, и кони храпят, близкий бой чуя, а ворога все нет, только снег сгинул, да близкий лес пропал, и небо…

Эх, не время на небо глаза пялить, не время!

Вперед!

Не выдержал — оглянулся.

Хлопцы? Как они?!

Оглянулся — хмыкнул в седые усы.

Молодцы хлопцы!

Все здесь — лавой, пики вперед, шабли наготове. Шмалько, греховодник старый, как водится, одесную, ноздря в ноздрю, редкие зубы довольно щерит, потеху чуя, за ним — Нагнибеда с ятаганом турецким, а там и Свербигуз, и Забреха, и Нечитайло. У Петра Енохи в руке фитиль дымится, гаковница вперед смотрит. Ахнет — добре будет! Дмитро Гром изловчился — гранату немецкую достал и тоже фитиль приготовил — в зубах держит.

Остальные…

И остальные — молодцы!

— Сотник! Пане сотник!

Голос есаула заставил дрогнуть, обернуться…

Что же ты головой крутил, старый дурень, лысая башка!

Стена!

… От земли до неба, со всех сторон — неровная, клубящаяся, горящая дивным розовым огнем…

Эх-ма, вражины! Когда ж успели?

— То еще только туман, пан сотник! Вперед!

В голосе Юдки, колдуна проклятого, тревога. Небольшая — на самом донышке. И тут только сообразил сотник, что пристроился заризяка-жид ошуюю, из-за левого плеча советы подает.

Знаем, знаем, кому за левым плечом место! Шаблей бы христопродавца! Или просто перекреститься! Жаль, времени нет!

— Вперед, хлопцы! Впере-од!

И снова не сдержался — махнул «ордынкой». По стене, по розовой дымящейся мути, по бесовскому наваждению. Даже ветер не просвистел, только холод по руке.

— Пусть на рысь перейдут, пане сотник. Ехать долго, заморим коней!

Не терпел советчиков сотник Логин. Вообще не терпел, а особливо в бою. А еще если из-за левого плеча!

Ах ты, жидяра клятый!

Холодно глядели глаза Иегуды бен-Иосифа. И от того взгляда опустилась рука с верной «Ордынкой».

— Гей! Хлопцы! Рысью! Размашистой да не раскидистой! Шабли не прятать, пики вперед, фитили зажечь!

Выдохнул, обернулся. Туман!

Розовый, густой, горло терпким духом забивает. В десяти шагах — ничего не видать. И в пяти не видать…

— Юдка, собачий ты сын, верно ли едем?

— Пока — да, безмозглый лысый хазер!

Скрипнул зубами сотник Логин. Стерпел. Видать, чует смерть поганый колдун, оттого и язык свой мерзкий распускает. Верно чует! Вот только туман позади оставят, на битый шлях конские копыта вынесут — тут и аминь жиду.

— Спрячь шаблю, пан сотник!

Зарычал Логин, но снова стерпел. Понял вдруг — неспроста Юдка такие советы дает. И вправду — туман словно густеть начал. Густеть, дышать гарью, рассыпаться колючими искрами…

— Хлопцы! Прячь шабли, фитили гаси! Да скорее, богу в душу! Шибче!

Еле успел. Полыхнула «ордынка» красным огнем, дохнула жаром. Думал — задымятся ножны, ан нет — холодны остались.

— Юдка, чортов ты сын! Чего ж это такое?

— Огонь, пане сотник. Пока еще — только огонь. Можно ехать.

Твердо ответил Иегуда бен-Иосиф, но тревога плескалась в его голосе. Уже не на дне — под самый венчик подступила.

Сзади завопили — чья-то шабля, горя белым жаром, нырнула под конские копыта. Не упала — сгинула, словно сквозь землю провалилась.

Сквозь землю?

Только сейчас сообразил сотник, что давно уже не слышит стука копыт. Ни стука, ни скрипа, ни шелеста.

У-у, вражья сила!

Отдернул сотник Логин пальцы от крыжа — от греха подальше, сплюнул — и понял вдруг, что бой этот уже почти что проигран. Просто задумано! Вначале — под клятую шибеницу пропустить, преграды не чиня, после — туманом окутать, чтоб с дороги сбить да уверенности убавить, потом — зброю верную огнем зажечь.

А после? Кто Яринке поможет, кто ее из бездны неведомой вызволит?

И кто простит его, сотника валковского, за то, что луших хлопцев не пожалел?! Эх-ма, не простят!

Дернул головой пан Логин, вправо косясь. Сгинула усмешка с лица верного есаула. Не иначе — понял. Эх, Ондрий, Ондрий Никитич, завел я тебя, товарищ войсковый! В самое пекло завел!