Андрей Валентинов - Рубеж

Не ответил — только губами зашевелил чаще.

Дивно стало Ярине. Сколько раз представляла такое, сколько мечтала! Думала, кинется на Дикого Пана, зубами рвать будет, железом каленым жечь. А вот теперь стоит перед своим ворогом смертным, и вроде бы как сказать нечего.

Да и о чем говорить с нелюдем? Только об одном. Ну, так о том сам

Мыкола скажет.

— Суд тебя ждет, пан Мацапура-Коложанский, а после суда — огонь пекельный.

Дрогнул голос Мыколы. Понимала Ярина, что держит себя Еноха-старший из последних сил. И то — каково с убийцей родного батьки речи вести?

— И чтоб огонь тот хоть на чуток меньше жег, сделай единое доброе дело в жизни своей упыриной: поведай, чего кнеж тутошний супротив нас, супротив Войска Запорожского удумал? Скажи — и умирать тебе легче станет. А живым тебя все одно не выпустим. Так и знай!

Не ответил Дикий Пан — молчал. Даже губами шевелить перестал. Нахмурился Мыкола, хрустнул пальцами, кулаки сжимая.

— Или, думаешь, подмоги дождешься? Так подмога за стенами, а мы — тут. Не скажешь — мучить начнем смертно. И огонь тебе будет, и железо. Сам пытать стану — не побрезгую. Потому как не человек ты — нелюдь и всему поспольству ворог. Ты не скажешь — боль твоя скажет!

Даже Ярине не по себе стало от слов таких. Знала — не шутит Мыкола. Не побоится руки замарать.

Поднял голову Дикий Пан. Приподнялся грузно — дрогнула клетка. Вперед подался, ручищами за прутья взялся. Посмотрел…

Сжала Ярина Мыколину руку. Ой, и страшно смотрел Мацапура! И не на Еноху — прямо ей в глаза. И почудилось девушке, будто слышит она панский голос:

— Вызволи меня, Ярина Логиновна! Вызволи — не пожалеешь! В самую душу слова неслышные западали. Отшатнулась панна сотникова, глаза ладонями закрыла. Но невидимый голос только загустел, сильнее стал:

— Ой, не пожалеешь! А не вызволишь — сама погинешь, и батька твой погинет, и хлопцы все твои. И весь мир погниет!

И отозвалась душа. Страхом — и надеждой. И уже вспомнила панна сотникова, где Еноха-старший ключ от клетки железной прячет.

— Вызволи-и-и!..

— Что с тобой, Яринка?

Очнулась. В Мыколину руку вцепилась.

— Уйдем, Мыкола, уйдем!

А как уходили, снова услыхала тяжелое, грозное, неотвратимое: — Вызволи-и-и-и!

— И кто победил, Денница?

Не ответил Несущий Свет. Только дрогнули губы усмешкой невеселой.

Знала — что-то случилось.

Плохое. Очень плохое. И не дома, в Валках, не в земле неведомой, куда попасть довелось…

Вокруг снова был зеленый лед и чужое небо. И в первый раз Ярине не по себе стало. Вдруг заметила: на руке, что ее руку держит, — четыре пальца. Четыре! Как она раньше не видела?

Вздрогнула, губу закусила. Или в бою потерял?

— Извини, Ирина. Таким уж уродился! Отнял руку, а девушке совестно сделалось. И в самом деле, в чем виноват хлопец?

— Прости меня. Денница! Мне… Плохо мне сегодня. Он кивнул, встал, поглядел в небо — как тогда, перед витязем в голубой броне.

— Я не знаю, кто победил, Несущая Мир! Я-нынешний — не знаю. Это еще будет. Так ли, по-другому — не ведаю.

Замолчал. А Ярина вдруг поняла, отчего ей так плохо. Дивно, только во сне и вспомнила! Или во сне она совсем другая?

— Несущим Свет Люципера кличут. Сатану! Сказала — и глаза закрыла. Будь что будет!

— Я — не Сатана, Ирина!

— Знаю!

Вскочила, бросилась к нему. Остановилась. Знает?

Четыре пальца на руке у Денницы. На другой… Шесть на другой! Так ведь видела она такое! Просто вспомнить не могла. А вот сейчас — вспомнила.

— Я пока — маленький мальчик, который очень быстро становится взрослым.

— Знаю.

На этот раз действительно — знала.

— Ты — брат Гриня-чумака. Чортово отродье…

…Морозная ночь, выстрелы у чумаковой хаты, кровь на снегу, конский топот…

«Братика… Братика увозят!»

Вот из-за кого все началось! Из-за кого все случилось! И вдруг поняла — нет у нее злобы. И обиды нет. Просто — страшно.

— Моя мать — простая селянка. Ее звали, как и тебя, — Ириной. Она умерла, чтобы дать мне жизнь. Отец — каф-Малах, ангел. Я не выбирал своих родителей, Несущая Мир. Но если б мог — выбрал бы их снова.

Она кивнула. Какой же нелюдь от батька с матерью откажется? И тут только поняла — ангел!

Ангел?

Обрадоваться бы ей. Да только не обрадовалась. Снова вспомнила…

—"…Сатана, которого должно Противоречащим звать. Богу отнюдь не ворог. Или Иова Многострадального книгу, не помнишь? И был день, когда пришли Сыны Божий предстать пред Господа; между ними пришел и Сатана. Поняла? Пришел он среди ангелов, потому как сам — ангел! К Господу приходит и от него наказы получает!"

Будь ты проклят, Дикий Пан! Замутил душу!

— Чем я провинился, Несущая Мир?

Не знала, что ответить. В глаза ему посмотрела. Чистые были глаза.

— Ты… Ты ни в чем не виноват, Денница! Это я… Я… Говорила — словами давилась. Но ведь не сможет она промолчать!

— Ведь чего в книжках написано? Будто был такой ангел, Богу первый помощник. Люципером его звали. Выше всех стоял, у самого Божьего престола. А потом — загордился и ребелию против Господа устроил…

— …И за это его низвергли в ад, — кивнул Денница. — Читал! Мог бы я сказать, Ирина, что было все не так, что напутали сочинители те. Но не скажу. Не знаю.

— Как? — поразилась она. — Не знаешь? Но ведь будущее…

— Его еще нет. А я — только твой сон. Может, я стану таким, а может… кто ведает? Прости. Я не буду больше смущать твой покой.

— Погоди! — заторопилась Ярина. — Погоди, Денница! Не уходи! Не уходи!

Поздно! Подернулся туманом зеленый лед, сизый сумрак задернул несомые звезды.

— Денница!..

Эна одна — наедине с чужим страшным миром. Тишина звенела, отдавалась болью в висках, но вот послышался голос — тоже знакомый, тоже памятный.

— Вызволи меня, Ярина Логиновна! Вызволи-и-и!

Л вдруг поняла панна сотникова, что держит она в руке ключ, а вот и замок пудовый…

— Вызволи!

— Яринка! Яринка!

Открыла глаза — засмеялась от радости. Хведир! Слава Богу, минул сон!..

— Вставай, гости у нас!

На этот раз не толпа собралась у замка — войско. Комонные в светлой броне с пиками да мечами, пехота в панцирях, а вот и катапульту с телеги сгружают.

В центре луга уже разбивали шатер — огромный, многоцветный. Рядом с ним и штандарт вкопали: на зеленом поле — корона серебряная.

— То быстро спохватились, Панове зацные, — хмыкнул Мыкола. — И трёх дней не минуло. Видать, порядок у них в войске знатный! В голосе лихого рубаки было немалое удивление — но и уважение тоже. Оценил!

— Серебряная корона — это вроде как полковничий знак, — сообщила Ярина, вспомнив беседу с упырем-Мацапурой. — Только полковники у них наследству чин получают.

— То хвеодализм, — Хведир важно поднял палец вверх. — Сиречь право ленное, за службу сугубо даваемое!