Робин Хобб - Странствия Шута

Чейд оставался сердечно рассеянным. Ел он в своей комнате. Он приветствовал меня, когда я заходил его проведать, но ни разу не обратился ко мне так, чтобы я понял - он ясно помнит, кто я, и кем мы когда-то были друг для друга. С ним всегда кто-то сидел. Часто это был Стеди или Шайн. Иногда – хорошенькая ученица Скилла по имени Велком. Чейд расцветал от ее внимания, и, казалось, она была к нему расположена. Однажды я вошел и застал ее расчесывающей его седые волосы и поющей песню о семи лисах. Те пару раз, когда я пытался остаться с ним наедине, попросив ее выполнить небольшие поручения, она быстро убегала и возвращалась прежде, чем я успевал хотя бы немножко натолкнуть Чейда хоть на какой-то стоящий ответ.

Кетриккен прибрала Шайн к рукам. Девушка одевалась более сдержанно, хоть и элегантно, и всегда была чем-то занята. Неттл начала учить ее Скиллу. Шайн, по-видимому, нравилось быть при дворе и стать частью круга Кетриккен. Никому из молодых людей не разрешалось за ней ухаживать, и Кетриккен подобрала трудолюбивых и умных молодых женщин себе в компаньонки. Шайн цвела в свете покровительства королевы. Я не был уверен, но подозревал, что частью своего спокойствия она была обязана травяным чаям. Обретя своего отца, не чаявшего в ней души, она, казалось, приняла, что Лант как поклонник потерян для нее навсегда. В темные минуты я размышлял, не пригасило ли ее энтузиазм по отношению к мужчинам то, что она попала в руки калсидийцев. Я сделал еще более мрачный вывод, что даже если это и так, я уже ничего не мог с этим поделать.

Я знал, что должен буду вытрясти из нее наиболее полный отчет о пребывании у похитителей, и попросил об этом Неттл, так как боялся, что ответы на тяжелые вопросы могут вызвать у Шайн что-то вроде шторма Скилла. Неттл немедленно согласилась, что мы должны узнать как можно больше. Кетриккен выразила меньше желания подвергать Шайн детальному допросу, но когда дело передали Дьютифулу, он сказал, что это необходимо, попросив лишь быть по возможности мягче. Я составил список вопросов, но задавала их Кетриккен, вместе с Неттл, которая находилась в комнате, чтобы контролировать уровень расстройства Шайн. Я тоже там был, но за стеной, снова за моим потайным глазком, где я мог слышать и делать записи, не усиливая ее тревогу своим присутствием.

Все прошло хорошо, но совсем не так, как я предполагал. Кетриккен попросила Шайн помочь разобрать большую корзину спутавшейся цветной пряжи. Неттл присоединилась к ним, будто бы случайно, и по-женски непринужденно начала вместе с ними разбирать и сортировать нитки. Их разговор блуждал, пока я не начал думать, что скоро сойду с ума в ожидании нужной информации. Но каким-то образом Кетриккен направила мысли Шайн к тому ужасному дню, когда ее вырвали из привычной жизни. И после она уже ничего не делала, просто слушала, время от времени сочувственно восклицая и парой мягких слов подталкивая девушку продолжать рассказ.

Думаю, для Шайн было практически облегчением рассказать, что с ней произошло. Ее слова звучали сперва неуверенно, а затем хлынули потоком. Я узнал имена ее похитителей и, больной от ужаса, слушал, как они пренебрегали моим ребенком в ее серьезной болезни. Только когда Шайн упомянула, как с Пчелки слезла кожа, я понял - что именно случилось. Также, как это было у Шута, при приближении к тому, что было ей предначертано, ее цвет менялся. Только, по словам Шайн, Пчелка стала еще бледнее. Я отбросил все раздумья об этом в сторону, упрямо повторяя себе, что я должен сконцентрироваться на каждом слове Шайн. Позже я подумаю, что это все означает для меня. И будет означать для Шута.

Я аккуратно записал каждую болезненную деталь и снова порадовался, что ни красивый насильник, ни герцог Эллик не получили из моих рук легкой смерти. Но по мере того, как Шайн подводила свою историю к концу, она, к моему ужасу, призналась им, как больно было ей узнать, что человек, которого она считала своим кавалером, оказался ей братом. Она выливала свое страдание слезами девичьего разбитого сердца, ведь после окончания ее долгого кошмара она проснулась еще и с этим ужасным знанием, что любимый человек никогда не будет с ней вместе.

Неттл постаралась скрыть свой шок, а Кетриккен просто ответила, что никто из них не мог этого знать. Ни одна из женщин не упрекнула ее и ничего не посоветовала. Они позволили ей полностью выплакаться, и когда она заснула в большом кресле с подушками, Неттл просто укрыла ее и оставила там, пока Кеттрикен продолжала заниматься своей пряжей.

Фитц Виджилант, однако, не так легко перенес открытие, что Шайн его сестра. К моему удивлению, он не отказался от имени своего отца, которое носил как его бастард, и не взял фамилию Чейда. Несколько недель он угрюмо молчал. Сидя же рядом с Шайн за столом, он не отрывал глаз от еды и не вступал в беседу. Я был рад, что Чейд обычно ел в своей комнате, и Шайн чаще всего присоединялась к нему, иначе старый Чейд быстро разгадал бы причину поведения Ланта. Взгляды, которыми он провожал Шайн в коридорах, были слишком откровенными, чтобы я мог чувствовать себя спокойно. Я боялся вмешиваться, но когда уже решил, что придется, в дело вступил Риддл.

Однажды вечером он настоял, чтобы Лант сел ужинать вместе с нами, и начал обсуждать с ним достоинства его любимых таверн в Баккипе. Это привело к позднему походу в три из них, в результате мы возвращались в замок на рассвете, ощутимо покачиваясь. Наконец, когда мы почти ощупью пробирались по темной обледенелой дороге, у Ланта вырвался жалобный вопль:

– Но никто не понимает, что произошло, и что я чувствую!

Риддл сказал ему прямо:

– И это лучшее, что случилось в этой истории с тобой и теми, кто тебе дорог. Оставь это позади, и подумай об этом снова через двадцать лет. Что бы ни случилось, ты не можешь этого изменить. Так что хватит за это цепляться, и позволь времени и расстоянию сделать свое дело.

Я тащился за ними в темноте. Ночь была холодной, и мое лицо застыло, словно маска. Я пытался подумать о своем, но Риддл запел старую песню про сына лесоруба, и после второго куплета мы с Лантом стали подпевать. Когда Лант спустился к столу на следующий вечер, он объявил, что провел день за ловлей рыбы с открытой лодки и поймал камбалу размером с маленького ребенка. Я был бесконечно рад, заметив, как Неттл одарила Риддла особенной улыбкой над склоненной головой Ланта, пока тот поглощал еду с аппетитом, какого мы не видели с Зимнего Праздника.

Так длинные зимние месяцы шли мимо всех нас. Я был одинок, как никогда в жизни, и это меня устраивало. Я пестовал это уединение и не позволял, чтобы хоть что-то глубоко меня затрагивало. Наедине с собой я строил планы. С сердцем охотника я ждал, пока зима пойдет на убыль, и придет погода, больше подходящая для путешествий. Я написал несколько очень длинных писем - Неду, Кетриккен и еще одно Неттл и Риддлу. Я раздумывал, не написать ли нерожденному внуку, и решил, что погряз в сентиментальности. Самым трудным было письмо Чейду, так как я сомневался, сможет ли он когда-нибудь прочесть его в здравом уме. Как и Верити, я подписался, запечатал свои послания и отложил их.