Виктория Угрюмова - Все волки Канорры

— А вот куда. Когда он отправлялся совершать беспримерный подвиг, то был не просто рыцарем, пускай там великим, но еще и счастливым супругом мадам Мунемеи Топотан. Ты представляешь себе, чтобы она его отпустила просто так, в никуда, на смерть, во славу официально разогнанного ордена, не имея при этом никакого запасного плана. Ты представляешь, чтобы мадам Мунемея, широко известная своим неординарным умом и стальными нервами, позволила своему супругу и отцу своих детей рисковать жизнью за здорово живешь, без гарантий, что его подвиг не будет напрасным? Уволь. Лично я в это не верю. Зная их Топотанью породу, я почти уверен, что если Гогил и заплатил жизнью, то дело того стоило. И еще более уверен в том, что мадам Топотан знает способ, как получить эти бесценные сведения. Иначе, говорю, никуда бы она его не отпустила. Я бы точно не отпустил. А ты?

Господин Папата с огромным трудом представлял себе как внезапную разлуку с Гогилом Топотаном, так и долгую совместную жизнь, поэтому колебался с ответом.

— Ты не преувеличиваешь ее способности?

— Посмотри, что вытворяет ее сын. Кстати, о сыне — это я тоже выкопал в архивах твоей памяти: он все время цитирует труды Тапинагорна Однорогого. Ничего не смущает?

— А должно?

— Должно, — сварливо сказал голос. — Ты давеча, когда изучал круг чтения минотавров, как раз прочитал, что легендарные труды Тапинагорна считаются утерянными раз и навсегда. Причем, они написаны в такой седой древности, что многие серьезные исследователи склонны полагать их… ну, давай, шевели мозгами… полагать их — чем?

— Мифом, — буркнул господин Папата, пытаясь втайне от голоса подумать, как же это он сам не сообразил такой простой вещи?

— Ты многое без меня не сообразил, — сообщил ему голос. — Так вот, о Мунемее. Думаю, мы даже не догадываемся, что она может и знает. Эх, поговорить бы с новым великим магистром ордена кельмотов, если все-таки дата на манускрипте — не ошибка и не подделка, и орден все еще существует, хотя и ушел в тень.

— Тебя сильно тряхнуло, когда на меня полки свалились, — не то спросил, не то констатировал Папата.

— Ну да, я же говорил, а что стряслось?

— Ты не успел подсмотреть, что случилось. Я нашел тайный архив Хойты ин Энганцы.

Внутренний голос громко охнул.

— Не врешь?

— Где ты поднабрался таких выражений? — спросил библиотекарь. — Я тебя этому не учил.

— Читаю много, — проворчал внутренний голос. — Ты не отвлекайся. Ты рассказывай, что там.

— Там навскидку все уцелевшие документы ордена кельмотов. Довольно много, скажу я тебе.

— И ты меня не позвал?! — возопил голос с таким негодованием, что господин Папата тревожно поковырял карандашом в правом ухе, желая восстановить слышимость.

— Не ори, как резаный — сердито ответил он. — Ты же со мной не разговаривал.

— А трудно, что ли, было намекнуть?

— Я собирался, но не успел. Все рухнуло.

— И что теперь?

— Теперь станем раскапывать завалы и впитывать информацию до последней буковки.

— Может, позовем на помощь?

— Ни за что.

— А ты уверен, что нашел именно архив Энганцы? Не может быть, чтобы нам так повезло, особенно, во второй раз.

Господин Папата сердито попыхтел.

— Я, кстати, отлично понял, что ты имел в виду, когда интриговал про Спящего, — сказал он, наконец.

— А вот это ты заливаешь. Зуб даю, — сказал голос. — Без меня тебе этой загадки нипочем не разгадать. Не с твоей сообразительностью.

— Сдурел ты совсем в одиночестве, — посетовал библиотекарь.

— Да я еще с тобой успел в уме повредиться, — не остался в долгу внутренний голос.

Сторонний наблюдатель не преминул бы заметить, что это было похоже на горячий поцелуй двух влюбленных, встретившихся после долгой разлуки.

* * *

В трапезной стояло то негромкое радостное гудение, которое стоит обычно в пчелином улье, чей рой получил первое место на выставке меда.

В кои-то веки в Кассарии не происходило ничего из ряда вон выходящего, если, конечно, не учитывать выдающегося качества блюд, созданных умиротворенным Гвалтезием, и обитатели замка умело наслаждались трапезой. Ведь трапеза — это не вкушение даже самых изысканных яств, не простое насыщение желудка, но состояние души, которой требуется пища не только физическая, но и духовная. Трапеза, таким образом, включает в себя застолье, добрую беседу, прекрасное расположение духа, а главное — отличных собеседников. Разделив с кем-нибудь обильную и приятную трапезу, ты будто открываешь перед ним потайную дверь и выделяешь ему местечко в самом миролюбивом и радостном уголке своей души. Поднявшись из-за стола, сотрапезники уже не считают себя чужими друг другу.

Зелг с удовольствием кушал жареные колбаски и строил далеко идущие планы на полную тарелку разноцветных хухринских блинчиков. А как Зверопус Второй категории не собирался ограничивать себя одним десертом и прицеливался на пирожки с хупусой, фрутьязьей и повидлом, возвышавшихся аппетитной горкой на значительном блюде.

По правую руку от него Узандаф с Думгаром обсуждали меню торжественного обеда, посвященного тысячелетней годовщине смерти великого предка. Юбиляр внимательно просматривал внушительную стопку листков со списками рекомендуемых блюд в поисках любимого лакомства — рассыпчатых гробиков в мармеладе. Также он волновался, чтобы повара не забыли приготовить сахарные черепа с начинкой из орешков с клюковками вместо глаз, а Думгар успокаивал его, говоря, что никто ничего не забудет, потому что он же никому не даст забыть, ибо только сегодня напоминал об этом раз пятнадцать, и гробики с черепами уже сидят у всех в печенках. Разумеется, безупречно вежливый дворецкий формулировал эту мысль настолько обтекаемо, что только казуист вроде судьи Бедерхема мог прочитать ее между строк. Узандаф же довольно кивал, предвкушая знатный пир и грандиозный праздник. Конечно, его волновала и торжественная часть.

— Мы намерены поместить статью с вашим вашим жизне- и смертеописанием в кулинарной энциклопедии, — доложил мудрый голем.

— Почему, в кулинарной?

— Они популярнее всего.

Узандаф горестно вздохнул. В былые годы, каких-то тысячу с лишним лет назад, ему казалось, что он достиг предела земного величия и славы, определил предел и совершенству. Но время все расставило по своим местам. Тысячу лет тому он был зеленый юнец и не понимал, кто в самом деле идеален.

— Статья почти готова, — ворковал между тем Думгар. — Кассар, Узандаф Ламамльва да, герцог кассарийский, князь Плактура, принц Гахагун. Родился в…, убит в…, проживает в кассарийском замке с… по настоящее время. Прославился тогда-то, вошел в историю там-то, кроме своих беспримерных подвигов, известен тем, что был женат на… проставим имена, даты, названия — и вперед, в сафьяновом пурпурном переплете, золотой обрез, гравированная застежка из драгоценного металла, современный декор из крупных лалов и турмалинов, номерные экземпляры, особо отличившимся — с вашим автографом. Вы как?