Дмитрий Баринов (Дудко) - Ардагаст, царь росов

Волки, бывает, уносят детей, но редко осмеливаются броситься на сильного вооружённого мужчину — разве что такой вот голодной зимой. Если волки — настоящие. А если под волчьими шкурами прячутся безжалостные людские души? Побежишь — нападут сзади, пока справишься с передним. Залезешь на дерево — не уйдут, а в Чаплин надо попасть до рассвета. Выбрав ствол пошире, Ардагаст привалился к нему спиной и стал ждать. Можно было бы, кроме меча, взять и акинак, но куда девать чашу? За пазуху не сунешь — одежду прожжёт. Да и умеет Огненная Чаша сама за себя постоять, хотя, может быть, и не всегда. Значит, может послужить и оружием в руках избранника богов.

Волки, совершенно не таясь, подбирались всё ближе. В золотистом свете чаши блестели белые клыки, из пастей вырывалось рычание. Ардагасг выставил вперёд меч и громко заговорил:

— Вы кто, волки или люди? Если волки, так я вам не баран. Глядите, на этот меч напоретесь, в этом огне изжаритесь. А если люди, так что, в Даждьбога не верите, Огненной Правды не ведаете? Так узнайте на себе её силу. Она — в этой чаше! — Внезапно он заметил между деревьями неуклюжую бурую громаду. — Бурмила, ты? Чего прячешься у волков за спинами? Выходи биться!

Ответом ему был рёв, переходивший в раскатистый хохот;

— Ур-р-хо-хо! Ну как же я волков обижу, добычу отниму? Хоть я при случае и люблю человечинкой полакомиться. Сладкая она, будто мёд...

— А ты чашу отдай, тогда, может, и умолим отеческих богов выпустить тебя и войско твоё, — раздался ехидный голос Шумилы. — Порадей о своих людях, царь, пока мы добрые.

Двое молодых, сильных волков-переярков бросились на Ардагаста сразу с двух сторон. Он сделал выпад мечом навстречу одному, направил другому в морду пламя чаши. Первый переярок упал с рассечённым горлом, второй, дико визжа, покатился по снегу с обгоревшей дочерна на груди и морде шерстью. Матёрый вожак взвыл, и вся стая бросилась на Ардагаста. Но в его руках теперь было словно два меча — серый стальной и пылающий золотой. Царь широко взмахнул рукой с чашей. Самые осторожные звери отскочили назад сразу, более смелые — получив ожоги. У одного от головы остался лишь обгоревший череп. Ещё одному волку Ардагаст всадил меч в брюхо. Тем временем зубы другого впились царю в плечо. Зореславич быстро направил пламя чаши ему в бок, и волк повалился на снег с жутким визгом.

Самые смелые из волков, как оказалось, не родились зверями. Рядом с обгоревшим корчились на снегу два крепких парня с волчьими шкурами на плечах. У одного хлестала кровь из распоротого живота, у другого чернела на боку страшная рана, через которую были видны сожжённые внутренности. Чародейские пояса у обоих оборотней лопнули, и теперь волколаки умирали в людском обличье. Двумя ударами меча Ардагаст пресёк их мучения.

Зореславич, переведя дыхание, привалился к дереву, ощупал плечо. Волчьи зубы порвали в клочья кафтан и плащ, разорвали кожу, но глубоко не проникли. Уцелевшие волки жались к деревьям, скулили от боли, огрызались, но не уходили. Что-то удерживало их. В темноте за спинами зверей Ардагаст заметил белое сияние. Вот оно приблизилось, и царь увидел всадника на белом коне, во всём белом. Всадник стоял далеко, так что лица его не удавалось разглядеть, и был совершенно безмолвен.

Из темноты послышались приглушённые голоса: «Уходить пора! Дурак, не вмешается он — не время! Позовём Железного... Батюшкино заклятие помнишь? Ладно, лучше я позову». Потом громко заговорил Бурмила:

— Шавки вы, а не волки! Погодите, сейчас придёт всем волкам волк, что само Солнце съесть может!

Внезапно налетевший из тьмы порыв холодного ветра заставил колебаться солнечное пламя. Во мраке вспыхнули две красные точки. Заскрипел снег под чьими-то лапами, затрещали ветви. Волки, не исключая матерого вожака, перепуганно заскулили, поджав хвосты. Из чащи неторопливо вышел громадный, немногим меньше медведя, волк. Его тело вместо кожи и шерсти было покрыто тускло блестящим темносерым металлом. Но металл этот был гибок, словно обычная кожа, и чудовище напоминало ожившую железную статую. Красные глаза горели безжалостным огнём, способным испепелить в душе самую волю к борьбе.

Вожак прижался к земле, положив голову на лапы. Остальные волки легли на спину, выставив незащищённое брюхо: терзай, обороняться не посмеют. Белый Всадник был всё так же неподвижен и безмолвен. Железный Волк раскрыл пасть, чёрную, как воронёная сталь. Блеснули железные клыки, острые, как кинжалы.

Солнечное пламя нисколько не пугало зверя. Он облизывался темно-красным языком, слюна капала на снег, словно при виде лакомой добычи. Торжествующее рычание вырвалось из пасти, и вместе с ним волнами накатывался беспощадный, могильный холод.

— Что, царь, Смерти не видел, Тьмы не видел, Зиму в тёплых краях забыл? Вот они! Куда сунулся с плошкой своей в нашу святую ночь? — Голос Шумилы был полон ехидного торжества, и ему вторил рёв и хохот Бурмилы: «Ур-р-хо-хо-хо!»

Вот и всё. Бесполезен стальной клинок. Не поможет и солнечное пламя. И не так он, Ардагаст, силён, чтобы, словно Геракл, о котором он много слышал от греков, одолеть неуязвимого зверя голыми руками. Рука царя стиснула золотую рукоять меча. На круглом навершии смешной добродушный медведь, путаясь в лозах, поедал виноград. Медведь — зверь не Чернобога, а Велеса. И ещё — Перуна-громовника. Вспомнился другой меч Куджулы — Гроза Дэвов. Древний меч с бронзовой рукоятью, наделённый силой Грома. А золотой амулет-перекрестье, принесённый Ардагастом, придал мечу ещё и силу Солнца. Меч в золотых ножнах, подаренный росичу Куджулой, был обычным мечом индийской стали без всякой магической силы. И всё же...

Ардагаст направил клинок вперёд и левой рукой прижал к его перекрестью верхним краем Колаксаеву чашу. Золотое пламя вновь вырвалось из неё, устремилось вдоль клинка, обволокло его, вытянулось ещё дальше, удлиняя меч. Железный Волк злобно завыл, подался назад. Значит, есть то, чего и сама Тьма боится, даже в самую длинную ночь года! Не дожидаясь, пока зверь прыгнет, Ардагаст сделал выпад, подавшись всем телом вперёд и продолжая прижимать чашу к перекрестью. Но чудовище уже метнулось навстречу, сбило с ног ударом сильного тела. Железные зубы щёлкнули над ухом, сорвали шапку. Однако золотой меч уже прожёг стальную шкуру и вошёл по рукоять в грудь зверя. Внутренности Железного Волка оказались вовсе не железными! Кровь хлынула из груди, закипая и обращаясь в красный пар, обжигавший Ардагасту лицо.

Стальные когти рвали кафтан, впивались в грудь. Зореславич повернул меч в ране, пытаясь добраться до сердца и продолжая выжигать солнечным огнём утробу зверя. Если бы сейчас бросились остальные волки... но они лишь, дрожа, наблюдали за поединком. Вдруг красные глаза железной твари погасли, рычание оборвалось. Тяжёлая туша по-прежнему придавливала Ардагаста к земле, но это была уже тяжесть мёртвой железной статуи с окровавленными когтями и княжьей шапкой в зубах.