Дмитрий Дудко - Путь к золотым дарам

— Вам хорошо про честь да славу говорить, когда ваших княгинь с детьми к друидам не тащат! — крикнул Словении в кептаре.

— Зачем вас князьями выбирали — чтобы нас на верную смерть привести? — подхватили сразу несколько словен и дреговичей.

Молодой северянский воевода Славобор сжал кулаки. Бабы-портомойницы испугались, ратоборцы! На язык рвались самые обидные слова, после которых мужи хватаются за оружие.

Вдруг перед лицом богини ударил в небо золотистый луч. Бил он из чаши, которую высоко поднимал в руке Ардагаст. И от этого спокойного и чистого света изменилось обличье призрака. Тёмные волосы поседели, лицо стало старушечьим, уродливым, с крючковатым носом и острым подбородком. Всё грозное величие зловещей богини враз пропало.

— Да это же Яга! — рассмеялся Славобор. — Наш царь эту богиню великую с коня сбросил. Да пошла она, всех чертей мать... к себе самой!

Мужики с хохотом принялись посылать владычицу смерти ещё дальше. Вышата, до сих пор молчавший, со спокойной улыбкой произнёс:

— Чего испугались-то, мужи ратные? Волки, да воронье, да орлы не наши трупы терзать будут — волохов да языгов. Див кричит не нам — им на погибель. Их порты кровавые стирать некому будет. А кому от страха невмоготу — пусть бежит. В лес, на ночь глядя — зверью да нечисти на поживу. Чтобы навьем [22] Навьи — духи вредоносных («заложных») мертвецов. домой вернуться на Святки, когда всех нечистых да заложных поминают, — сурово закончил великий волхв. Нет, не зря он пошёл с пешцами, положившись на своего воспитанника — царя да на молодую, но сильную волхвиню Мирославу.

С венедами был и Хилиарх. В эти дни он усердно расспрашивал днестровских словен об их дивной и богатой земле. Венеды и сами охотно слушали многоопытного грека. Вот и сейчас все притихли, услышав его голос:

— Ксенофонт сказал: воин, что дрожит за свою жизнь, погибает чаще и притом бесславно; тот же, кто не боится смерти, почитая её естественным делом, чаще выживает и добывает славу.

— Он хоть воевал, твой Ксенофонт? — спросил кто-то.

— Этот славный полководец благополучно провёл десять тысяч воинов от Вавилона до берегов Понта Эвксинского и написал об этом книгу.

А призрак, осмеянный людьми, уже исчез. Лишь в темнеющем небе к двум громадным воронам опять прибавился третий. С дуба снова прокричал Див. И, словно отвечая на его призыв, снизу запел военный рог. Вячеслав поднял меч:

— Венеды, вперёд! За землю траспиев, за святой Звенигород! Слава!

Небольшие конные дружины обоих князей первыми устремились к воротам нурского городища.

К югу от Соколиной горы ещё выше и круче её поднималась над золотым морем осенних лесов священная гора Богит. Подняться на неё можно было только с востока, по узкой седловине между ней и соседним холмом. Узкую, вытянутую с запада на восток вершину ограждал каменный вал. Ещё два вала делили городище на три части. В сколотские времена в средней части жили жрецы, а в восточной по большим праздникам собирался народ для молений, пиров и веселья. В западной, самой высокой и самой святой части стоял вырезанный из красного тиса четырёхликий идол Рода — отца и старейшины богов, а вокруг него горели восемь костров. Не было святее этого места во всей земле траспиев. Чтили его, как Золотую гору, на которой стоит светлый Ирий, обитель богов.

Теперь, кроме друидов, на гору мало кого и пускали. Вместо красного Рода стоял трёхликий идол из серого камня. Его четыре грани усеивали изображения отсечённых голов, а внизу кольцом обвивался дракон и терзали останки псы-людоеды. Рядом с идолом возвышался уродливый великан из хвороста, в теле которого были живьём замурованы девять словен из соседних сел. Ещё пятеро — старик, две женщины и трое детей — в страхе ждали своей участи. Со сложенного из камней жертвенника в небо тянулся дым. Друиды в чёрных плащах, словно стая воронов умирающего, окружали святилище и обречённых в жертву. Те уже не плакали, знали: друида не разжалобишь, только получишь посохом в зубы, чтобы священному обряду не мешал. Хотя друид может преспокойно десяток кошек живьём жарить, пока не явится громадный чёрный кот, из пекельных котов старший, и не исполнит то, что друиду надобно. На валах стояли наготове стражи в рогатых шлемах и языги в высоких башлыках.

А возле идола с довольным видом похаживал, важно втыкая в землю посох с вырезанными на нём тремя головами, Буссумар-Бесомир, недавно возведённый в сан старшего друида. Главным друидом Богата остался старик Бритомар — вон как зло смотрит. Но оборону возглавить Морвран поручил ему, Бесомиру. Через него идут мысленные приказы из пещеры под Серым Камнем. Да, нелёгок путь друида. Дубовый венок и стриженую макушку над заслужить. Мазанка на открытой всем ветрам горе или пещера — это не уютная словенская землянка. Зато не нужно теперь ни землю пахать, ни скотину пасти — всё ему, мудрому, глупые принесут, ещё и рады будут, что взял. Впрочем, заставить других себя кормить — это он умел ещё сельским колдуном, когда ловко снимал им же насланную порчу. Или накликал градовую тучу, а потом отсылал её на соседнее село. А когда его пытались проучить — отводил глаза так, что «учившие» до полусмерти молотили друг друга.

Нет, в друиды он пошёл не ради сытной жизни. А ради знания о мире, дающего Силу и Власть. Приднестровские колдуны мало задумывались о том, как устроен мир, сколько голов у какого бога и что они означают. Не было среди них мудреца, подобного Лихославу из Чёртова леса или Чернобору Северянскому. Умнейшие шли в друиды. Если были того достойны. Вот и Бесомира приметил Морвран, нашёл и развил в нём большие способности к чарам. Значит, такая доля у него, Бесомира, — выше, чем у дурачья, неспособного усвоить таинственную мудрость.

Такая же высокая доля и у его любовницы, ведьмы Нерады. Его стараниями она стала друидессой Смертой. Вот она, рядом, рыжая, наглая и весёлая, несмотря на оба своих мрачных имени. Такая же, как в родном селе, где нахально крала и молоко, и масло, и яйца, а ночами скакала верхом не только на сельских парнях, но и на вояках-бастарнах, обращая их в коней.

Серое изваяние было для Буссумара и Смерты не просто идолом, у которого можно что-то вымолить. Они, посвящённые, знали: мир един, и единство его в Трёхликом. Он властен над всеми тремя мирами и четырьмя сторонами света. Он и есть эти три мира. Ибо нет в мире ничего, не подвластного смерти и разрушению. Все боги — лишь его лица. Всё, что зовут добром и злом, одинаково исходит от него. А неучам достаточно верить в добрых и злых богов. Лишь бы только не слушали всяких там светлых друидов и солнечных волхвов, неспособных ни принять, ни понять тайной мудрости и потому враждебных ей.