Любовь Колесник - Витязь. Содружество невозможных

— Ляжешь?

Очертил шальным взглядом место подле себя.

— Лягу. Постели мне.

Тайтингиль отлично выспался на диване в огромной гостиной, где постелил ему Котов. Но с утра пробуждение оказалось резковатым. Сперва охрана снизу — к вам гость, пропустить? Затем звонкий щелчок входной двери.

В квартиру ворвалась Ирма.

Перешагнув через ком одежды, она резко преодолела расстояние до гостиной — открытая планировка, арки, — и застыла.

Сам Котик уже примчался — полотенце вокруг бедер, даже, можно сказать, полотенечко; сладкая улыбочка.

Тайтингиль не улыбался, спокойно поднимался навстречу Ирме, прихватив с дивана тонкую простыню на манер тоги.

— Так вы… я думала, вы поубивали друг друга… вы бы хоть… — потерянно сказала Ирма. — Оба телефона не отвечали. Оба. Ну вы…

— Телефоны наши уплыли. А ты с каких пор стала заботливым мамиком? — подал голос Котов.

— Извини, — сказал Тайтингиль, глядя Ирме прямо в глаза. — Были дела. Ты можешь не тревожиться обо мне. Не нужно.

— Я сама решаю такие вещи, — выдохнула Ирма, — тревожиться мне или нет. За кого, когда, и… и…

— Ирма, — продолжил эльф, — у нас с Котовым дела не завершились. Мы оживим сейчас те-ле-фо-ны… постараемся. И начнем… охоту на паука. Отныне мне лучше реже появляться у тебя, а тебе лучше вернуться к твоим делам. Честно. Правда.

Тайтингиль подошел к окну — посмотреть, что там за мир. Распахнул створку; дождь снова сменился ярким солнцем.

Ирма смотрела на его нагую спину, засыпанную золотым каскадом.

На Котова.

— Я ничего не понимаю.

— Это к лучшему… к лучшему, — сказал Тайтингиль.

Громоздкие, неповоротливые транспорты ящеров крепко обсели йертайанский истребитель, прильнув с флангов. Мастер Войны потянул ручки управления, как узду строптивого коня, жестко и точно; вертикальные зрачки истончились в нитки. Его корабль вздыбился, уходя коброй: вверх и назад. Тотчас коротко и зло плюнули бозонные пушки, в бортах противника оплыли язвами смертельные черные провалы, из которых повалили окоченевшие в звездном вакууме чешуйчатые трупы.

— Ненавижу… животные, сдохните все, — сжались губы. — Да славится величие империи Йертайан!

Он крутнул ручки еще, еще, заводя свой корабль в штопор — очень быстро, предельно четко. Скорость решала все — кто первый, тот выжил.

Он выживал всегда.

Более того — он побеждал.

Вселяя ужас в противников империи, которой служил.

Он, не знающий сомнения, страха и боли. Мастер Войны.

Справа появились еще пять ящерских кораблей. Шли плотным клином, почти борт к борту, смертоносным кулаком.

Полыхнуло синим.

Тьма.

Он пришел в себя от настойчивой тряски.

— Очнитесь, очнитесь! — умолял встревоженный женский голос. — Господи, сколько крови! И нашатыря же нет, и перевязать нечем…

Обитаемая планета. И он понимал эту речь.

Речь его врагов — одних из множества.

Не открывая глаз, он прислушался к своим нейронам. Ранен. Серьезно. Не слишком удачное катапультирование?.. Но Мастеру Войны не было больно. Родившимся от Черных Линий не было больно никогда. Такими они ступали на землю — величайшими из убийц.

Женщина суетливо хлопотала над ним, трясла и так и эдак, путаясь в бесконечных полотнищах его одежд, не понимая, откуда кровь.

Он был ранен, да; капсула катапульты разбилась вдребезги. Сам истребитель был где-то здесь, был жив, это ощущалось по легкой пульсации пеленгатора, сжимающего запястье — там, где все прочие от народа йертайан носили браслет, символ супружеских уз.

Мастер был повенчан с войной.

Женщина не унималась, причитала и трясла, голос ее подрагивал. Она была встревожена.

Под закрытыми веками Мастера Войны неслась звездная круговерть. Контузия. Еще и контузия… открыл глаза, белые глаза с нитками вертикальных зрачков.

Он увидел склоненное над собой миловидное округлое лицо. Короткие темные волосы, темные глаза.

Женщина вздрогнула. Он увидел ее круглые зрачки. Она — его вертикальные.

Оторопела.

— Вы кто?

— Я Мастер Войны.

Горло не слушалось. Он чувствовал, как давится собственной кровью. Судорога стиснула внутри, изо рта плеснуло горячей красной слизью.

Но боли не было. Был только урон.

Женщина ахнула.

— Скорую, скорую надо вызвать! Скорую… В наш поселок они будут два часа ехать, а своего фельдшера нет. Вы кровью истекаете! Мастер… Это же ролевое движение? У вас игра неподалеку? Я шум слышала, пиротехника, да? Но я перевяжу, мы продержимся до их приезда, обязательно продержимся…

Она говорила много всяких слов — наверное, чтобы не бояться самой.

Он сплюнул.

— Это взорвалась… капсула, так называется.

Этот язык!

Женщина наклонилась совсем близко, вглядываясь. Темные глаза. Миловидное лицо. Она изучала его — тонкие, будто девичьи черты, изящно прорисованные брови, огромные совершенно белые глаза с кошачьими зрачками, длинные змеиные пряди смоляных волос…

— Это же не линзы, — каким-то обреченным голосом сказала она. — И лицо у вас такое… вроде человеческое… но нет. Нет.

Окровавленные губы презрительно покривились.

— Человеческое… Нет. Это не линзы. Я не вашей расы.

— Ага, — коротко проговорила она. — Ага.

Больше слов от нее не было.

Он очнулся от того, что «увидел» жар.

Та женщина стояла над ним и держала в руке раскаленный докрасна нож.

Он лежал навзничь. Распоротый осколком бок пульсировал, но куска композита в нем уже не было. Рана — перевязана прямо поверх одежды. Плотно. Хорошо.

Но он «увидел» угрозу, светившую темным, красным; все остальное проявилось потом.

Тело оказалось быстрее разума. Сработало на тень угрозы, и выбитое оружие брякнуло где-то в углу, а женщина ахнула и отшатнулась, баюкая ушибленную руку.

— Не человек, да… — проговорила она, с тревогой вглядываясь в раненого. — Удивительно… Но правда. Какой вы… Послушайте, я вас не хочу убить. Я вынула осколок. Теперь надо продезинфицировать рану.

— Я сам. Дайте клинок.

Голос его был жестким, с хрипотцой; выговор непривычно тянул гласные.

— Дайте, — сказал Мастер Войны, указывая на нож.

— Нет, нет! — Она покачала головой. — Послушайте…

Он не желал ни слушать, ни говорить. Не оставалось времени ни на то, ни на другое — слишком беззащитен теперь он был, слишком уязвим; непривычно. Молча прижал багровое от огня лезвие к ране и держал, вбирая ноздрями тяжелый, но безвкусный для него запах: еще одна особенность отточенных для убийства нейронов.

Женщина стояла рядом и смотрела, сжимая руки. Глаза ее покраснели и слезились от едкого дыма.

Спасительница.

Она сидела подле него трепетно и долго, поднося то воды, которой он не хотел, то бинтов и лекарств, которые были ему не нужны — слишком горячая кровь, чтобы оказаться доступной для инфекций.