Майра МакЭнтайр - Песочные часы

— А чем в этих «Песочных часах» занимаются? — спросила я.

— Консультируют, наставляют.

— Как ты на них вышел? Или это они вышли на тебя?

— Они меня нашли. Мне дали наставника, который помог мне изучить свои возможности. В прошлом году я поступил тут в колледж и начал потихоньку консультировать сам. Беседовал с детьми, у которых не было друзей, собирал всякую информацию и все такое. А потом все изменилось. Когда мой наставник умер… — Майкл сделал паузу, глубоко вдохнув, — мне захотелось взять на себя более серьезную ответственность. Вернуть людям то, что я получил от него.

В глазах и изгибе губ читалась боль и что-то еще — возможно, злоба. О том, какие эмоции бушевали у него в душе, оставалось только догадываться.

— Мне жаль, что ты потерял друга.

— Жизнь — это потери и приобретения, — ответил Майкл, и я заметила, что боль взяла верх над злобой. — Ты это знаешь, как никто другой.

Потерь в моей жизни был переизбыток.

— А со мной ты что будешь делать? Консультировать или наставлять?

— Отчасти моя работа заключается в том, что я беседую с людьми, которым нелегко принять себя такими, какие они есть. Слушаю их. — Он пожал плечами.

— Как слушаешь меня.

— С тобой все иначе.

— Да?

— Ага. — Он ухмыльнулся, и у меня в животе смерчем закружились бабочки. — Тебя бы я все равно слушал.

Я снова опустила лицо в крошечную чашку. Отпив еще глоточек, я спросила:

— Так ты уже в колледже учишься?

— Перешел на второй курс. А ты?

— Мне остался год в школе, и Томас хочет записать меня в местную. Вообще-то, мне надо доучиться всего семестр, потому что последние два года я занималась без летних каникул. Я на самом деле хотела бы просто сдать экзамены и покончить с этим. Но Томас этого не допустит. — Я засмеялась, но как-то безрадостно. Меньше всего мне хотелось возвращаться в то место, где у меня сорвало крышу прямо на публике. — А жаль. Мне надо бы отдохнуть.

— Я тоже думаю, что если кто и заслужил отдых, так это ты, — понимающе улыбнулся Майкл. — Может, вы с Томасом сможете совместно найти какую-то альтернативу школе.

— Возможно. — Но вряд ли. — Ладно, я постараюсь исправиться поскорее. Чтобы ты мог вернуться к пиву, футболу и студенткам-активисткам.

— Я не пью, профессионально интересуюсь бейсболом, а активистки не в моем вкусе.

Их это наверняка очень расстраивает.

— И кстати, Эмерсон, — сказал Майкл, положив на стол руки и посмотрев мне в глаза. — Чтобы ты знала… С тобой все в порядке.

Мне тяжело было переносить такую близость и столько эмоций сразу, и я отвернулась.

— Спасибо за вотум доверия. Но я не согласна. Ты только не обижайся.

Он вздохнул:

— Я так понимаю, у тебя много вопросов. Так задавай их.

Затормозив, я принялась крутить салфетку под столом. Майкл видел то же самое, что и я, но относился к этому спокойно. Он казался очень уравновешенным, мог утешить. Когда я с ним говорила, у меня как-то меньше сдавливало грудь. Мне хотелось ему доверять. Хотелось расспросить его. Мне хотелось знать, почему он все иначе воспринимает, — это было очевидно.

— Расскажи о своем первом столкновении с призраком, — тихо попросила я.

— Моя мама нашла дом в районе Пичтри в Атланте. Времен Гражданской войны.

Я чуть не ахнула, вспоминая свою вчерашнюю встречу со Скарлетт. Вскоре после того, как у меня начались видения, мне пришлось поехать на реконструкцию военных событий Гражданской войны, у нас на Юге они часто организовываются. И я все разобрать не могла, кто там живой, а кто мертвый. Я потом неделю не выходила из своей комнаты.

— Эти видения… Что это такое? — Я посмотрела ему в глаза. — Не знаю почему, но я никогда не думала, что это привидения. Но что это такое, я не знаю. А ты?

Майкл наклонился ко мне:

— Я их называю временной рябью или просто рябчиками. Они — как временные оттиски людей, которые играли значимую роль и при жизни. Это простенькое определение.

— А это не то же самое, что привидения?

— Все немного сложнее.

— Расскажи.

— Объяснить сложно, — ответил Майкл. Он нахмурился и забарабанил пальцами по столу. — Это научные вопросы, но я с радостью…

Я вскинула руку:

— Нет уж, спасибо. Я просто поверю тебе на слово. Пока.

Я задумалась о данном им определении. И тут же вспомнила мужчину, которого видела вчера. Уверена, что он был неординарным человеком.

— Временная рябь. По крайней мере, понятно, почему они все из прошлого. Вроде есть какой-то смысл, насколько он вообще возможен в таком безумии. Извини.

— Не надо извиняться. — Майкл снова нахмурился. — Говори, о чем думаешь.

— Уж на этот счет не беспокойся. — Я сурово посмотрела на него. — Почти все, что я говорю, чистая правда. Фильтр у меня сломан.

— Хорошо. — Майкл откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и вытянул под столом свои длинные ноги. Рядом с моими крохотными кедами его черные байкерские сапоги казались просто огромными. — Я большой любитель правды. Мне не нравится, когда что-то скрывают.

А я скрывать умею.

— Кто знает правду о тебе? — спросила я.

— Семья, «Песочные часы». — Майкл откашлялся и покрутил кольцо на пальце. — Несколько хороших друзей. Избранные.

Мне стало интересно, есть ли среди избранных и его девушка. Я хотела поинтересоваться, но решила, что в личные дела, наверное, лезть не стоит.

— Это было трудно? Рассказывать о том, что мы видим?

— Не особенно. У некоторых из этих людей тоже есть свои особенности.

— Как и у нас? — Мне нравилось говорить о нас во множественном числе. И меня пугало мое настойчивое желание, чтобы это множественное число не включало больше никого.

— Нет.

— Значит, есть и другие люди, которые… могут… что-то особенное?

— Их больше, чем ты можешь себе представить, — ответил Майкл, пристально глядя на меня.

— Хм. — Я принялась обдумывать услышанное, сосредоточившись на эмпанадас.

Майкл, видимо, не хотел меня беспокоить и вернулся к газете.

Когда я начала видеть это… эту рябь, я стала как ходячий паноптикум. А потом — как осиротелый ходячий паноптикум. Бывает, что дети теряют родителей, какое-то время они страдают, а потом приходят в норму. А я так и не пришла. Я даже не выныривала на поверхность, чтобы набрать воздуху, пока не попала в больницу, в отделение интенсивной терапии, где меня стали накачивать термоядерными лекарствами.

А теперь напротив меня сидел Майкл, вполне себе нормальный, и заявлял, что он такой же, как я. И уверял в том, что существуют и другие «неординарные» личности. Мысль о том, что на свете есть люди с особенными способностями и что я смогу с ними общаться, меня одновременно пугала и успокаивала. Я даже была не против, чтобы с одним из них у меня сложились тесные отношения, а он сидел и бросал на меня взгляды поверх газеты. Я была почти уверена — он меня оценивал.