Ирина Шевченко - Осторожно, женское фэнтези. Книга вторая

Только не я. Я не смогу.

Оливер понял. Кивнул успокаивающе:

— Думаю, мистер Крейг найдет, кого послать к девушке. А вы… Вы обедали сегодня?

Видимо, всем просто хотелось отвлечься, и неважно на что. Так почему бы не на оголодавшую девицу? Леди Пенелопа ухватилась за этот предлог первой. А если наставница за что бралась, так перепадало всем. Досталось и ректору с инспектором, за то что «совсем девочку задергали, даже поесть некогда», и самой «девочке», от которой, по словам сердобольной целительницы, только кожа да кости остались. Голода я не чувствовала, мысли о еде вызывали отвращение, но заикнуться об этом в таких обстоятельствах было себе дороже. Оставалось лишь поблагодарить за заботу и радоваться, что Оливер не додумался послать за полноценным обедом в несколько блюд: сэндвич я в состоянии была жевать, запивая чаем, в который леди Райс для пущего эффекта плеснула успокоительной настойки. А когда пришла сестра с известием о том, что Норвуда уже устроили в палате, никто не заметил, как я завернула надкушенный бутерброд в салфетку и спрятала в карман.

За окном, занавешенным дешевым тюлем, собирались сумерки, но света в палате не зажигали. Возможно, специально, хотя особого смысла в таких ухищрениях не было: все равно не рассмотреть ничего за бинтами в желтых пятнах целебной мази и розовых — просочившейся крови. Лишь закрытые глаза видны, краешек распухшей губы, подбородок, кончики пальцев…

— Доктор Кленси сказал, что угрозы для жизни нет, — едва слышно, словно опасался разбудить парня, прошептал Оливер. Обнял сзади за плечи, оттащил меня от Норвуда и усадил на пустую кровать. — Все будет хорошо.

— Будет, — повторила я.

Вспомнила вдруг, как мы целовались тогда, в комнате Мартина — совсем не для вида, а по-настоящему, забыв на миг даже о стоящем под дверью полицейском — и, как ни жмурилась, не смогла сдержать слез. Они просто лились из глаз, текли по щекам, капали с подбородка на платье… Откуда-то, показалось, что прямо из воздуха, появился мягкий белый платок, стер с лица влажные дорожки, промокнул припухшие веки. Платок пах ветивером и грейпфрутом, деревом и солнцем… мужчиной, услужливо подставившим плечо, под мою отяжелевшую голову…

— Расскажите.

Он спрашивал уже, раньше, о моих родителях и друзьях, словно и правда верил, что среди маленьких личных тайн отыщется разгадка тому, что происходит со мной сейчас, а мне нечего было ему рассказать, ведь те тайны не были моими. Прежде не было. Слезы размыли грань между моей и чужой памятью, прорвали плотину чувств. Прошлое Элси стало моим прошлым. Я помнила — так, будто это и впрямь происходило со мной, — первый день в академии, общежитие, знакомство с Маргаритой… Форменные платья, которые нам выдала строгая пожилая дама, тогда казавшаяся олицетворением власти в этом новом для нас обеих месте, а на деле бывшая лишь кастеляншей при общежитии. Но мы с Мэг и не подозревали об этом, как и не знали здешних правил, а потому на посвящение вместо своих нарядов надели именно эти платья, решив, что так положено… Летти ушивала мое с вечера, но оно все равно сидело ужасно, и я думала, что ничего кошмарнее, чем выйти в таком на люди, со мной еще не случалось… А сейчас поняла, что если бы не те платья, Рысь к нам никогда не подошел бы. Мы с Мэг были такие… такие обычные в них и ничуть не походили на избалованных аристократок. А то, что какой-то второкурсник взялся устроить нам экскурсию по академии, сочли одним из местных порядков. Ну а то, что парень попался веселый и общительный, так это нам повезло. Шутил, смешил нас. Яблоками угощал… мы же не знали, что он их из сада при земледельческом отделении таскал… А еще мог оборачиваться рысью. И уши разрешал трогать. А Сибил, с ней мы через два дня познакомились, даже прокатил один раз. Она же маленькая, как подросток, в ней весу всего ничего… Хотя Рысь потом сказал, что и меня выдержит, но я отказалась… Потом мы на Грайнвилля набрели, он гербарий у реки собирал… сказал, что гербарий. А Сибил сказала, что прорицатели этими травами помещения перед медитацией окуривают, и Норвуд хмыкнул так знающе… А Мэг себе таких травок попросила: мол, что прорицатели используют, то и целителю пригодится. Грайнвилль ей целый букет подарил…

Я рассказывала и снова плакала. И улыбалась сквозь слезы, вспоминая, как хорошо все было. Как легко. Как… давно…

Неужели все это осталось в стертой реальности, а в этой не будет уже веселых встреч, прогулок, простых и понятных радостей?

— Все вернется, Элизабет. Обязательно вернется.

Все вернется, обязательно опять вернется -

и погода, и надежды, и тепло друзей …

Тоже вспомнилось.

Дед любил Розенбаума. Не только за песни, но еще и потому, что тот был врачом. Профессиональная солидарность. А эта песня деду особенно нравилась. Я помню.

Я помню, давно, учили меня отец мой и мать:

Лечить — так лечить…

Нужно было все-таки в мед поступать. Сглупила. Но ничего, может быть в этой жизни, в этом мире, другая я…

Все вернется, а вернется — значит, будем жить!

Воспоминания, мои и чужие, смазываются медленными взмахами ресниц, растворяются в аромате грейпфрута и ветивера, тают под ласково гладящими мои волосы пальцами. Мир постепенно гаснет, как экран старого лампового телевизора, и на смену полутемной палате приходит непроглядный мрак терминала.

Ну, здравствуй, боже.

— И тебе не хворать, — Мэйтин посветил мне в лицо карманным фонариком и покачал головой. — Укатали сивку крутые горки, да? Еще и леди Райс с настойкой перестаралась.

— В смысле?

— В смысле, спишь ты. Можно поговорить.

— Рысь… — начала я, с того, что сейчас считала самым важным, но божество не изволило слушать.

— С ним все будет в порядке. Ожоги не настолько глубокие, чтобы организм оборотня не справился.

— Он — маг-оборотень, а не врожденный…

— Маги со способностью к оборотничеству произошли как раз от природных оборотней, — напомнил Мэйтин то, что нам рассказывали на первом курсе по общей теории. — И по скорости регенерации ничем им не уступают. К тому же твой друг под присмотром целителей, а на что эти господа способны, ты уже знаешь.

Да уж, способны. Особенно некоторые… гении…

Но Оливер сказал, что Норвудом занимался не Грин, а Кленси… Почему Кленси?

— Доктор Кленси — хороший хирург, — сообщил невозмутимо бог. — Но если бы ситуация была действительно сложная, Грин ее ему не доверил бы. Это еще раз подтверждает, что с твоим приятелем все не так уж плохо.

Подтверждает, конечно. Подтверждает, что мозг у некоторых с горошину, а совести совсем нет. Как единорожий навоз собирать, а потом приворот прямо на рабочем месте тестировать — энтузиазм так и прет, а как нуждающемуся в помощи человеку внимание уделить, так случай, оказывается, недостаточно сложный для него!