Сергей Шведов - Белые волки Перуна

- Не пошёл, значит, впрок ливам княжий урок, - жёстко усмехнулся Ладомир. - Ну, за это с них будет спрошено.

Горазду только этого и надобно, неспроста же он жаловался воеводе, а потому и зачастил он скороговоркой, боясь упустить главное:

- К Виляне подойдём в сумерках, никто не разберётся впопыхах, что в драккаре подмена. А уж как войдём за стены, тут твоя полная воля воевода. И золото бери, и серебро, и солнечный камень, и рыбью кость - она в цене повсеместно. А в землях фряжских тем более.

- А ты что, к фрягам шёл? - удивился Ладомир.

- Так водой-морем и дальше уйти можно, был бы прибыток, - усмехнулся Горазд. - Нам не привыкать к чужим торжищам.

- Какой же в том прибыток, если ободрали тебя как липку, - уел его Ладомир.

Горазд поскучнел лицом, но глаза из под седеющей шапки волос поблескивают хитринкой:

- Подобное в торговом деле бывает не часто, а вот если мы с тобой пойдём в те края на двух ладьях, то и вовсе не прогадаем.

- Да с чего ты взял, что я пойду с тобой в чужие края? - возмутился Ладомир. - Мне прямая дорога на Плешь, и никуда я сворачивать не собираюсь.

- Зря отказываешься, воевода, - вздохнул Горазд. - Иной торговый поход удачнее разбойного напуска. А злато и серебро ещё никому не мешало в этой жизни.

Новгородца слушали уже все сидящие на вёслах мечники, и, судя по лицам, слова его не оставляли слушателей равнодушными. Даже не золото манило, манили чужие берега, где всё не так, как в родных лесах. Домой, конечно, тоже хотелось - уже почти год как ушли с Плеши на войну - но дома подождут ещё два-три месяца, а случая побывать в дальних землях, наверное, больше не представится. Да и новгородец Горазд мореход опытный и купец знающий, с таким не пропадёшь ни в суровых волнах, ни в чужих краях.

На Виляну пали, как снег на голову среди жаркого лета. Только крякнули ливы изумленно, узрев перед собой вместо ярла Гонгульфа, с которым всё полюбовно было улажено, незнакомого воеводу в волчьей шкуре, зыркавшего злыми зелёными глазами. Не то что поднять меч в свою защиту, а и слово путного не пришло виланцам на язык. Да и что сказать-то, если клялись в верности Великому князю Киевскому, а не прошло и месяца, как начали разорять его купцов. Можно было бы, конечно, свалить вину на нурманского ярла, но тот же купец новгородский, которого продали Гонгульфу, стоит рядом с воеводой и ухмыляется.

Всех похолопленных новгородцев собрали по граду и вернули купцу. Товаром Гораздову ладью набили чуть не до самых бортов, ну и воевода киевского князя тоже себя не обделил за чужой счёт. Вот жизнь - то тому кланяйся, то этому! Да если бы ярл Гонгульф не пал на Виляну ястребом, так никто не стал бы трогать новгородцев. Одно хорошо, что у нурманских и новгородских ладей есть борта, сверх которых уже ничего не положишь, а то не осталось бы в Виляне ни холста доброго, ни кожи, ни меха, ни солнечного камня.

Ладомир оглянулся на вилянскую пристань и ударил в било. Вёсла рухнули вниз, и перегруженный драккар тяжело вспенил солоноватую от близости моря воду.

- Так идёшь со мной, воевода? - крикнул со своей ладьи Горазд.

- Иду, - отозвался Ладомир. – Посмотрим, чем дышат в чужих землях.

Ладьи Великого князя Киевского, возвращаясь из ятвяжских земель, миновали Плешь без остановки. А от стаи быстровёсельных ладей оторвалась одна, боярина Ставра, которая высадила на плешанскую пристань обиженного Изяслава с дружиной. Рвавшийся всей душой в Киев молодой боярин не посмел ослушаться отца. А против слова боярина Ставра смолчал даже князь Владимир, потому как каждый отец властен в своих чадах.

- Быть тебе в Плеши воеводой до возвращения боярина Ладомира, - только и сказал Владимир Изяславу на прощанье.

О Ладомире пока что не было ни слуху, ни духу, а потому Изяслав, твёрдо ступив на брёвна плешанской пристани, почувствовал прилив сил и уверенность, что всё в этой земле ему подвластно. Многим ли старше был князь Владимир годами, когда шёл с войском на Киев? А превозмог Ярополка и твёрдо сел на великом столе. Так твёрдо, что даже горделивая киевская старшина покорно гнёт пред ним выи. А потому что в силе князь Владимир и неуступчив - умеет настоять на своём, пусть даже это своё покажется кому-то пустой блажью. И княжья блажь имеет свой смысл. Так сказал Изяславу боярин Шварт, и с этим утверждением спорить было трудно.

Средь плешан возникло лёгкое замешательство - все ждали Ладомирову ладью, в дружине которого были сыновья, мужья и братья.

- Ладомир остался в землях ливов, может на месяц, может на два, - громко объявил Изяслав. - А в его отсутствие я оставлен в Плеши воеводой.

Против таких речей Изяслава никто не сказал ни слова. И прежде так бывало, что Ладомир, уходя в поход, оставлял воеводой молодого боярина, но вместо него всем заправляли либо Ратибор, либо Твердислав Гавран.

Но повзрослевший Изяслав, видимо, не собирался мириться с заведенным порядком. В сторону Твердислава он даже не взглянул, горделиво ступив червленым сапожком в плешанские ворота. И первым же своим указом повелел сменить сторожей на вежах, отрядив туда своих мечников.

Смурной Гавран только плечами пожал и приказал своим не спорить. Взбаломутились Изяславовы дружинники, которые, отмахав много дней на вёслах, рассчитывали повидаться с жёнами и отоспаться на мягких ложах. Охотников идти на вежи среди них не нашлось.

- Чудишь, боярин, - сказал новгородец Тыря. - Мы тебе не холопы.

И все прочие мечники, киевские и новгородские, поддержали Тырю, к великому гневу Изяслава. Но брызгать пеной изо рта он не стал, чай не мальчишка. Да и правда была за Тырей, будь он неладен. Блажь блажью, но и с обстоятельствами надо считаться, как и с желаниями ближников, а этого Изяслав как раз и не взял в расчёт в своём поспешном стремлении утеснить Гаврана.

- Ставь своих людей на вежи, Твердислав, - громко сказал боярин. - Мои устали.

Мечники остались довольны. Ну, погорячился по младости лет, с кем не бывает. А то, что внял совету дружины, самолюбием пренебрегая, это уже признак ума, а не только пустого властолюбия. Дружину должен водить сильный боярин, но не вздорный, умеющий прислушаться к чужому слову, если возникает в том нужда.

На встречающую у крыльца Милаву, с младшим сыном на руках, Изяслав даже не взглянул, чем несказанно поразил и мечников и челядинов. Так боярин не возвращается в свой дом. Чтобы там не случилось меж мужем и женой, а на людях следует блюсти обычай. И по возвращении целовать в уста, а потом уж можно поучить витенем, если виновата.

Милава обиженно поджала губы и скосила вслед мужу злые глаза, но мечников приветствовала с поклоном и звала в дом, испить медов. Старший Милавин сынок таращил на дружинников зенки и улыбался, показывая отросшие за год зубы. И редкий человек не отметил его возрастающее сходство с боярином Ладомиром. Может быть поэтому, так рассердился молодой боярин? А вот младший сын явно пошёл в Ставрову породу, как отметил Хорь, который нянчил малого Изяслава.