Галина Гончарова - Государыня

Тем временем по знаку Ежи Володыевского охрана у телег чуть раздалась, пропуская родных к стрельцам. Там начались крики и стоны.

Софья терпеливо ждала — и ее терпение было вознаграждено.

— Сестрица, прошу тебя о милосердии!

— Невместно царевне жестокосердие проявлять…

Откуда они появились — никто и не заметил. Высокий седовласый мужчина с гордой осанкой, с окладистой бородой, в простой черной рясе — и рядом с ним отрок в белой одежде. Ладный кафтанчик, светлые волосы… да что у них может быть общего?

Это Софья знала, с каким рвением царевич учился, как внимательно слушал Аввакума — ему б точно священником быть!

Глядишь, и патриархом еще станет.

На площади наступила тишина. Софья выпрямилась:

— Ведомо ли вам, за кого просите?! За татей, зло умышлявших! Чудом не совершили его, да хотели! Всех Романовых хотели извести, покамест брат мой с татаровьями злобными воюет!

Стало так тихо, что Софья едва не рассмеялась. Беден этот мир на зрелища — ни телевизора, ни даже театра толкового… Станиславский ее бы вмиг со сцены смел. Насчет своего актерского таланту Софья не обманывалась. А тут… даже детям рты заткнули!

— За людей прошу! Православных людей, с толку сбившихся, злыми латинянами обманутых!

— Сестрица, не карай их за глупость-то!

— А коли б кровь пролилась? Твоя кровь, Феденька?!

Роли были расписаны заранее и даже слегка отрепетированы у нее в кабинете.

Аввакум напирал на нехристианский поступок, Федор — на милосердие, Софья упиралась, отказывая потому, что «они же еще раз придут». «Они ж не помилуют!»

И — да. Таланта у Софьи не было. А у зрителей не было опыта парламентских дебатов. А потому…

Поддерживать накал страстей Софье пришлось минут пятнадцать. Потом какая-то кликуша не выдержала, выскочила из толпы стрелецкой родни, бухнулась в ноги царевне и заголосила так, словно ей в попу вилами тыкали:

— Царевна, заступница наша, не попусти, век за тебя Бога молить будем, один он у нас!! Кормилец!!! Пропадем ведь, голодные да холодные…

Софье того и надобно было. Истерика одной бабы будто спустила с цепи всех родственников казнимых, которые присутствовали на площади, — и те все падали на колени рядом с царевичем и Аввакумом, глядели то на них, то на Софью, как на последнюю надежду, рыдали, стонали, умоляли, размазывали сопли…

Софья наблюдала острым взглядом — и, дав народу выкричаться, подняла руку.

Все умолкли — и в этой тишине все увидели, как протопоп Аввакум опускается на колени, а рядом с ним царевич Федор.

— Коли казнишь их, царевна, руби и мою седую голову, ибо они стадо, а мы — пастыри духовные и моей вины в том бунте более, чем их!

— И моей! — Царевич Федор бухнулся в грязь рядом с учителем и наставником. — Мы должны были того не допускать, сестрица…

— А те, кто отца нашего отравил?

— Так ведь не стрельцы же! Их самих злые люди с пути истинного сбили…

Софья глубоко вздохнула. Задумалась на пару минут, еще нагнетая обстановку.

И наконец…

— Ладно же, батюшка! Ради тебя, ради просьбы брата моего, коего эти тати на копья поднять хотели, — пусть и не хотели, но могли же! — слушайте мое решение!

Слушали. Муха пролетит — услышали бы.

— Стрельцы. Приговор мой будет таков вам — вы отправитесь в изгнание. Возьмете с собой семьи, кто поехать с вами захочет, подворья ваши в казну отойдут, а вы поедете туда, куда я скажу. И жить будете там, где я скажу. Тогда живыми останетесь. Иначе… Либо смерть — либо постриг.

Вот тут Софья и поняла, что такое — народное ликование. Смело восторгом! Залило восхищением.

Кровавая царевна?

Милосердная!

А уж что обрушилось на Аввакума и Федора…

Когда те поднялись с колен, народ на них уставился, ровно на святых.

Софья усмехнулась про себя. М-да, не знаете вы, что такое PR-технологии — и, даст Бог, никогда не узнаете.

А она сейчас цинично размышляла, что в казне прибыло — и очень неплохо. Это первое.

Осваивать земли на границе с Китаем надо — это второе. И эти — освоят, коли жить захотят. Конечно, голых и босых их не отправят, но сейчас, вот как есть, вывезут за город. Там подержат в монастыре недельку, пока не соберут все потребное — и проваливайте. Вместе с семьями.

И третье, самое приятное. Она сейчас помиловала человек пятьдесят. Остальных никак нельзя, а эти были выбраны, как самые неповинные. По принципу — все пошли, и я пошел. Я рядом стоял. Командир приказал. Но власть уже не будет кровавой. Такие поступки, как милостыньку подавать. Бросит царь грошик — никто и не вспомнит, что он налоги повысил. Общественное мнение формировать надобно, а то как же! Власть должны ценить и любить, а не бояться. Тот же Петр, Софья точно помнила, головы рубил, да бунты постоянно были. То один давил, то второй… и надо ли нам такое добро?

Нет уж. Будем зарабатывать братишкам популярность.

Аввакум царевне поклонился, собирался было с площади уйти, но… куда там!

— Благослови, батюшка!

— Благослови, царевич!

Софья с ехидной ухмылкой посмотрела на брата. А что?

Что может быть лучше патриарха из царской семьи?

Вот только надо бы решить, как быть с целибатом. Софья еще в той жизни его не понимала и не принимала — ни к чему такие извращения. Ей-ей, пусть хоть сперму бы тогда сдавали, если естественным путем размножаться не хотят! Генофонд ведь пропадает!

А тут как?

А тут и не сдашь. Увы…

Да и Федька…

Было что-то такое сейчас в мальчишке.

Может, и правда его сделать патриархом? Идеализм проходит — и быстро. А наивность? Так у него ж пока щенячий возраст, вот через годик начнем его вводить в курс дела, тогда попроще будет. Постепенно вся эта шелуха с него и пообтрясется.

Но это потом. А пока…

Софья подозвала Ежи и тихо распорядилась. С площади двинулись телеги с тщательно отобранными стрельцами, толпа заволновалась, зашумела…

А тем временем, пока счастливые родственники обнимали почти воскресших стрельцов, палачи по кивку царевны принялись за свою работу.

Софья досидела до последнего. Досмотрела. Вымучила из себя.

И все же… с жизнью сегодня расстались не три сотни человек, поменее. Чуть более двух сотен. По ее воле. Правда — враги. Шпионы, двойные агенты, завербованные ими перебежчики, кое-кто из Долгоруковых, кого уже выпотрошили, да и те же стрельцы — та часть, которая приняла близко к душе посулы изменников…

Малоприятная публика.

Софья внимательно прислушивалась к себе, когда ехала обратно. Изменилось ли что-то?

Нет.

Примет ли она еще раз такое решение?

Однозначно. Для защиты своей семьи все средства хороши. Эх, где-то та семья сейчас?

«Та семья», а точнее, Алексей Алексеевич Романов и Иван Морозов, сейчас находилась под Бахчисараем вместе с примкнувшим к ним Яном Собесским. Он таки дошел, хоть и потерял почти двадцать процентов войска. И ладно бы — в боях!