Владимир Журавлев - Неудачная реинкарнация

– Вовчик, ты опять издеваешься?! – возмутилась подруга. – Но я уже знаю! Это Лорка, да?

Он покачнулся и побрел прочь. Теперь уже девушка пыталась его поддержать. Из компании подростков на них бросали восхищенные взгляды…

– Или не Лорка? – спросила Олеся Михеевна озадаченно. – Вовчик, ну что я опять перед тобой как полная дура? Ты…

– Нам не дано иметь соратников, – сказал он ясным голосом. – Вот мы…

– Знаешь, Володя, – вдруг сказала она. – А я ведь совсем не помню, что со мной случилось… там. Не помню совсем! Скажи: мне что, в гинекологию идти… на всякий случай?

Он очнулся, вздохнул. Подруге нужна помощь. А поплакать о собственной судьбе и потом можно будет. Он заглянул в ее глаза. Похоже, она действительно не помнит. Что ж, такое вполне могло быть. Своеобразная защитная система психики. Что, кстати, не с лучшей стороны характеризует эту самую психику…

– Ничего не было, прекрасная йоха, – невесело сказал он. – Ничего. Только сорвали юбку. Больше они ничего не успели.

И тут наконец случилось то, чего он уже и не ждал: девушка захлюпала носом и затряслась в рыданиях. И он повел ее домой.

Эта партия была удачной. Всё как обычно. Не зря их семейство прозывалось Гончарами. Вот только…

– Опытная форма опять треснула, – заметил старший сын. – А я говорил, что если стенки разной толщины, то вот здесь всё равно порвет!

– Думай, как сделать, чтоб не порвало, – безмятежно отозвался Кола.

Так, и только так. Дети должны настраиваться на решение проблем, а не на поиск объяснений, почему не удается что-то сделать. Потому что лень, вот почему – в большинстве случаев! Пусть думает теперь, как проводить обжиг, хе-хе…

– Что тут думать? – буркнул старший. – Работать надо. Вот как раньше работали. У нас и без опытных форм всё разбирают…

– Если б не ставили опыты, до сих пор бы сидели в предместьях столицы нищими горшечниками! – отрезал Кола Гончар. – Так что – думай! А не отращивай сало на заднице… А я завтра спрошу, чего надумал. А послезавтра опыт поставишь по надуманному, критик сопливый…

– Завтра отряд Хиста имперцы на черепки разнесут! – буркнул сын. – И деревню заодно с ними, и не вспомнят про завет, что мирные – вне войны! Вон, верхнюю улицу как корова языком слизнула!

– Им напомнили! – сообщил помрачневший глава семейства. – Есть и у нас сила!

Вдалеке неумело загудела труба. Ага, стадо возвращается с полонины. Подпасок дудел, старался вовсю, но куда ему до Дерстина! А толстяк пропал. Лихие времена настали…

Младший сын тут же бросил работу, вытер руки тряпицей и осторожно потянулся. Понятно, спина. У всех гончаров – спина. Болит, в смысле. Такая уж профессия. И руки от сырой глины опухают, если не беречься. Как и у женщин, которым приходится много доить… Хорошо, что есть завет: после возвращения стада всякой работе конец! Иначе не было б здоровья в деревнях. Сразу понятно, что заветы давал человек, много поработавший сам. Знать бы еще, кто он. Кого благодарить, у кого просить заступничества? Ну не к Творцу же всякий раз обращаться с ерундой? Творец-то, надо полагать, и глины никогда в руках не держал! Да и есть ли руки у этого лодыря?! Ишь, какой беспорядок в подведомственном мире, а Он и не почешется!

Глава семейства вдруг сообразил, что стал ругать Творца совсем как сын-богохульник, и смущенно выкинул неподобающее из головы. Священник всё же.

– Стадо домой – работу долой! – неприлично радостно пропел младший сын и прошелся танцем по мастерской.

Танцевал здоровяк не очень-то, в отличие от работы с глинами, – но старался. Пол загудел от топота слоновьих ног, и нежно откликнулись вазы и блюда. Ничего, это пройдет. Просто – не нагулялся легиньх, не натанцевался вволю, не собрал еще свой букет восхищенных взглядов. Вот и дружинка его тоже ведь бегает каждый вечер на площадку, кружит синими юбками. Пусть танцует! Беременным танцевать полезно, и ребенок уродится веселым и шустрым. Вот Ялинька дзуда строгая и неприветливая, танцев сторонилась, и родился Санниэре таким же хмурым. И так же на танцы слегой не загонишь. Да и не умеет он… и вообще ничего не умеет, разве что драться.

Мастерские заперли. Сторожевых псов выпустили. Вот и всё. Пока мастера до усадьбы дойдут, женщины уже коров подоят. И усядется всё семейство за стол под навесом. Эльфов станут поддразнивать, на Яху с Хистом многозначительно поглядывать… благодать! Хорошо всё же, что уехали в свое время из города. Пусть и не по своей воле.

А каменные плиты на улице все же были кое-где вдавлены. Не усмотришь за всем! Хватило же дури солдатикам Любея гнать обозы в часть прямо через село! Вот и разбили мостовую! И патрули их пропустили как-то… да понятно, как: ребятки не из местных, у них и мысли не возникло поберечь сельское добро! А девки на них еще и заглядываются! Ну и что, что герои? Зато к деревенской жизни не приспособлены. Подхватит такой муж копье и усвистает по приказу на полгода – и кто тогда хозяйство удержит? Сосед? Ну, сосед, может, и не будет против утешить одинокую дзуду – но это и всё. Два хозяйства – это тебе не двух красавиц утешать, тут сил не хватит!

На площадке у кабака танцы еще не начались. Только слонялся полицейский патруль в броне. В броне…

Что-то неприятно царапнуло у гончара в груди. Какое-то предчувствие, что ли?

– Гребло! – строго сказал он. – Мостовые разбили по вашему недосмотру! Поправлять сами будете?

Долговязый полицейский в сомнении покосился на неподъемные каменные плиты:

– Может, любеевский сброд припрячь?

– Эти поправят! Им только навоз кидать от своих битюгов!

– Лады, сделаем сами! – вздохнул Гребло.

– Чтоб до завтра сделали, а не когда захочется!

– Я десятнику скажу – он найдет виноватых! – сообразил Гребло. – Они всё и поровняют! Мордами!

Калитку усадьбы перекрывала здоровенная бронированная фигура.

– Вы чего? – недоуменно спросил Кола. – Мне в свой дом пройти нельзя?

Спецназовец смутился и шагнул в сторону.

И снова кольнуло старого гончара. Опять броня! Понятно, что его усадьба охранялась – и еще как охранялась, но… но не так же явно!