Варвара Мадоши - Древесная магия партикуляристов

Матиас остановился и повернул к мальчику ничего не выражающее лицо.

— Что, бабушка? — спросил он, даже не удивляясь, откуда незнакомая нищенка знает его имя.

— Матиас! — снова повторил Юлий, панически соображая, что же ему сказать. Думать было решительно некогда. — Тьма подстерегает тебя, Матиас.

Матиас терпеливо слушал, не отпуская никаких комментариев.

— Страшная тьма подстерегает тебя, Матиас! — прохрипел Юлий еще раз и, наконец, нащупал нужную почву. — Ты близок к провалу!

— К этому? — сказал Матиас и указал на люк для стока воды, который почему-то находился на вершине крыльца. Люк как раз чинили, и крышка была снята.

— Не только, Матиас! — продолжил Юлий, закашлявшись. — Ты… это… ты прячешься от своих страхов, тогда как ты должен бороться с ними! Ты уничтожаешь то, что вызывает твой гнев, тогда как ты должен копить гнев в себе, примиряться с ним и увеличивать тем самым свои силы! На пути к самому важному для себя ты упускаешь тренировки… ты упускаешь сам путь… ты, Матиас, нарушаешь заветы своего учителя!

Матиас вздрогнул, и Юлию стало почти его жалко: мальчик знал, что бьет ниже пояса. Но как-то же надо было остановить партикуляриста!

Всех древесных магов отличало бережное отношение к деревьям — по сути, сами они и были деревьями. Отсюда они лютой ненавистью ненавидели все, что из деревьев изготовлялось, делая исключения лишь для мебели и деревянной посуды — возможно, потому, что это было необходимо для жизни, Юлий точно не знал. Однако деревянные игрушки и, в особенности, бумагу они ненавидели лютой ненавистью. Эта ненависть еще увеличивалась, когда речь заходила о книгах. Наверное, древесные маги считали, что книги однозначно не стоят тех деревьев, из которых изготовлены.

А уж как они относились к туалетной бумаге, это словами не передать!

— О чем вы говорите, бабушка? — спросил Матиас.

— Ты хочешь разрушить гнездо тьмы! — снова прошамкал Юлий. — Остановись! Опомнись! Забыв о своей главной цели, ты мечешься от одного к другому! Если сейчас ты спустишь свой гнев с цепи, то потом сам сядешь на эту цепь!

Мальчик понятия не имел, возымеют ли его слова действие, но шептал про себя молитвы.

Матиас посмотрел на него с некоей задумчивостью.

Сообразив, что для случайно встречной нищей прорицательницы он и так наговорил слишком много, Юлий резво развернулся и, не забывая придерживать капюшон, чтобы не дай боги не слетел, поскакал прочь со ступенек. Он не боялся обнаружить чрезмерное проворство: вещие старушки часто отличались весьма странным набором качеств.

Матиас же остался на ступенях, глядеть вслед странной предсказательнице. Он видел, как нищенка, держась замотанной в дерюгу рукой за поясницу, достигла подножия лестницы, резво пересекла площадь и скрылась в каком-то переулке.

Подумав немного, Матиас понял, что это, несомненно. перст судьбы. К судьбе партикулярист относился весьма серьезно. Поэтому он решительно развернулся и направился от библиотеки прочь. Следовало продумать план тренировок, которые бы усилили его бойцовские качества.

Матиас не мог без содрогания подумать о том, чтобы пока оставить в неприкосновенности обитель зла, тем более, самую большую на всем континенте, однако он понимал — терпение и смирение пойдут ему, как бойцу, на пользу. Он разберется с этим позже, когда достигнет главной цели и избавит этот мир от Марофиллов. До чего же кстати духи предков послали ему на пути сию прорицательницу! Как вовремя она указала ему на досадные недоработки его взгляда на мир!

Этой ночью Матиас безропотно вынес раскачивания и перебранку домов, несмотря даже на то, что пансион, раздосадованный тем, что Барток так ему и не помог, усердствовал больше обычного — тоже в русле тренировок на пути достижения воинского совершенства.

Что касается Юлия, то он на следующий день вновь наведался к пансиону Матиаса и договорился со зданием, чтобы то сообщало ему обо всех передвижениях древесного мага через почтовых голубей. За это Юлий выкрасил ему крыльцо (хозяйка все равно не заметила, ибо была в подпитии) и пообещал подновить чердачную лестницу, как только будет время.

Юлию все-таки пришлось свести куда более близкое знакомство с ехидными лошадьми, чем он хотел или был готов. А все потому, что у него никто не спрашивал. Героические миссии — это было то немногое, где Юлий совершенно не мог повлиять на сестер, хотя сражаться с последствиями все равно приходилось ему.

Тот кризис начался довольно буднично. Юлий попросил сестричек научить его создавать вымышленную реальностью. Дело это — в сущности, достаточно простое — требовало много бумаги и еще больше терпения. Зато чтобы начать тренировки, достаточно было уметь комкать и рвать листы.

Этим Юлий и занимался на заднем дворе особняка Гопкинсов, под бдительным присмотром рыжеволосой Сюзанны Анаксиомены, когда во двор вбежала донельзя взволнованная Марианна Аделаида. Юлий воспринял ее появление как манну небесную: день был солнечный и жаркий, так что у него нещадно напекло голову под палящим солнцем, а от белых изломов бумаги, отражающих свет, слезились глаза. Еще Юлий успел триста раз мысленно поклясться, что никогда больше не станет называть создание вымышленной реальности плевым делом. Честно говоря, больше всего он был близок к состоянию «Заберите меня отсюда!» и «Хочу домой, в Унтитлед!» Приходилось напоминать себе о важности миссии не реже, чем каждые пять минут.

— К нам просительница, — заявила Мэри слегка обеспокоенно, что обычно не было ей свойственно. — Пожилая несчастная старушка, у которой разбойники похитили для глумления единственную дочь, отраду ее старости.

— А, такая же, как мы помогали на прошлой неделе? — скучающим тоном спросила Сью и тут же, обернувшись к Юлию, который, обнадеженный неожиданным перерывом, прекратил свое бессмысленное занятие, бросила: — Ты продолжай, продолжай. Рви, а затем комкай. Вдохновение само придет. Чем больше порвешь, тем дольше потом вымышленная реальность продержится, это все равно как наесться впрок… Ой, извини, сестрица, о чем ты говорила?

— Я хотела сказать, — заметила Мэри, — что это не такая же старушка. Это та самая старушка.

— Она хочет выразить нам свою благодарность?

— Нет, свое недовольство!

— Как это недовольство? — Сью нахмурилась. — Мы же ей дочь вернули!

— В одном куске? — на всякий случай уточнил Юлий.

— Нет, платье отдельно, — отмахнулась Сью. — Но она точно была живая!