Екатерина Оленева - Невеста для Мрака (СИ)

— Кто там так кричит? — шёпотом спросила я.

— Это больница. Не волнуйтесь, ваше величество, — поспешила успокоить меня спутница. — Кричит, наверное, роженица. Можем войти, если хотите. Убедитесь сами, что всё в порядке.

Марайя распахнула передо мной дверь.

Сдавленные крики, похожие на всхлипы раненного животного то и дело повторялись, пока я шла вслед за ней по коридору, заставленному кроватями (охрана, разумеется, осталась за дверью).

Вскоре мы могли лицезреть девушку в холщовой рубашке, корчащуюся в схватках.

— Всё хорошо, ты справишься, — успокаивала страдалицу другая, темноволосая девушка.

— Не могу! — мотала бедняжка головой. — Не могу! Он слишком большой.

— Конечно, сможешь, — уверено заявила темноволосая. — Я принимала детей и крупнее.

У акушерки был лицо сердечком и блестящие карие глаза. Миловидная. Хотя для такой работы, наверное, слишком молодая?

— Расслабься, смотри на меня, — зазвучал уверенный голос темноволосой девушки. — А теперь — тужься. Тужься как можно сильнее.

Я не хотела смотреть на это. Не хотела. Но меня словно парализовало.

Эта картина застыла перед моими глазами. Женщина, мечущаяся словно в агонии по кровати, кровь, стекающая по её бёдрам. Прилипшие к измученному, осунувшемуся личику, волосы.

— Уже почти… Ещё! Умница! — звучал одобряющий, мягкий голос.

Ребёнок плавно, как на салазках, скользнул в руки акушерки, и та ловко его подхватила — окровавленный, осклизлый комок плоти, отчаянно визжащий.

Я почувствовала дурноту и была вынуждена опереться на руку Марайи:

— Ваше Величество, вам нехорошо? — встревожилась она. — Ваша величество!

Меня усадили на табурет и дали выпить какое-то зелье, от которого голова сразу же прояснилась.

Я одобряюще улыбнулась, встретив встревоженный взгляд Марайи.

— Как непристойно начинается человеческая жизнь. И в то же время так естественно… лучше заранее знать, какой ценой она достаётся. Это акушерка… её лицо мне кажется знакомы? Она опытная?

— На её счету нет ни одной смерти матери или ребёнка, ваше величество.

— И многих она приняла?

— За три десятка перевалило.

— Кажется такой молодой…

— Она молода, но талантлива. Даже родовитые дамы часто предпочитают её, а не именитых докторов.

Когда мы с Мараей покинули больницу, время уже давно перевалило за полдень.

— Я не поблагодарила вас за великолепный ужин, миледи, — сказала я своей новой подруге на прощание.

— Приятно, что вы сочли его великолепным, ваша милость.

— Буду счастлива ответить гостеприимством на гостеприимство. Какие планы у вас на сегодняшний вечер?

— Никаких, — сверкнула улыбкой Марайя.

— Тогда жду вас сегодня к семи. Нисколько не огорчусь, если ваш муж, занятый делами, не сможет вас сопроводить.

— Признаться и я — тоже.

Мы обменялись улыбками и распрощались до вечера.

В тот вечер я с нетерпением ожидала визита Марайи, наверное, потому, что мне было скучно. Стоило красавице-блондинке перешагнуть порог, как комната заполнилась навязчивым ароматом цветочных духов.

Навязчивым, но приятным.

Обменявшись приветствиями, мы расположились, как полагается, у камина и разделили между собой чай и десерт.

— Расскажите, что сталось с несчастными, для которых утром на городской площади готовили виселицу? Пресвятой отец выполнил мой приказ? — поинтересовалась я.

Марайя кивнула, но вид у неё был грустный:

— Боюсь эта лишь временная победа, ваше величество. Пресвятейший возьмётся за старое. Он не боится таких, как мы.

— Таких, как мы? — подняла бровь я. — Каких — таких?..

— Ведьм.

Сдержать нервный смешок не получилось:

— Воображаете себя ведьмой, Марайя?

— Воображаю? — возмутилась она. — Я и есть ведьма!

Движимая любопытством я протянула к ней руку, сжав тонкие девичьи пальчики. И в тот же момент меня оглушили ритмично звенящие барабаны, молчавшие с тех давних пор, как Эллоиссент помог мне закрыть Врата.

Я увидела, как в глазах Марайи отразилось пламя. Расцвело алым цветком и мне показалось, будто бы я взлетаю.

Над вершинами гористых холмов облака рассеялись, между сосен ярко сияла звезда. Отблески пламени озаряли нижние ветви деревьев.

Барабаны продолжали ритмично греметь. Теперь они слышались ближе, звучали громче. За мощным гулом пробивался другой звук — ревело пламя. Оно шло из-под земли, лизало тьму языками, пробегало мимолётным всполохом и снова спадало, словно волна во время прилива.

Земля перестала быть землёй, она превратилась в липкую, блестящую горючую жидкость. Из кипящей смолы к небу тянулись скрюченные, жадно пытающиеся уцепиться за воздух, руки. Вздувались липкие глянцевые пузыри, в которых я не сразу признала обгоревшие человеческие головы. Тени метались, сплетались, сходились, словно любовники, колыхались, как деревья, на ветру. Они были одним целым и все же в этой общей свалке чувствовалась индивидуальность каждого. Всё находилось в беспрестанном движение и было в этом что-то отталкивающее, непристойное, но завораживающее.

Марайя скинула с ног туфли и шагнула прямо в эту кипящую смолу. Я шагнула за ней, и мы закружились, переступая босыми ногами в горячей тёмной жиже, курящейся, подергивающейся красными жилами, будто плавящаяся лава в жерле вулкана. Чем неистовее становился ритм, тем быстрее кружились мы, вскидывая руки к небесам. Между мной и Марайей, как светлячки, порхали искры. Пламя, будто фалды юбки, взвивалось вокруг ног, пылало на ладонях, переливаясь с руки на руку. Ток ритма шёл по телу, владел им.

Пламя ревело, кипело подо мной, пылало надо мной, сияло во мне. Я стала огнём. Сила, могучая, величавая, как приход вод с гор вовремя таянья снегов, затопила меня.

Огонь жёг легкие, сушил губы. Огонь оставался огнём, но не сжигал — он обернулся чистой энергией, в нем присутствовал отголосок разума. Мир принадлежал мне. Я была вольна идти по любой дороге, по самой радуге.

Я была Литуэлью, прекрасной, всесильной, бессмертной — совершенной.

А потом я упала вниз. Вокруг меня всё пылало.

У пламени были разноцветные языки. Они обвивались вокруг меня, как ленты.

Когда тьма рассеялась я осознала, что лежу на кровати и надо мной склоняется встревоженный доктор.

— Ваше величество, как вы себя чувствуете?

Вроде бы ничего не болело, но в голове царил полный сумбур.

— Со мной всё хорошо… кажется.

Доктор обратил вопросительный взгляд к Марайе.

Та кивнула:

— Можете идти. Я позову вас, если в этом будет необходимость.

Доктор захлопнул чемоданчик с инструментами и, поклонившись, покинул нас.

— Двуликие! Ваша милость! Как же вы нас всех напугали, — присела Марайя на краешек моей постели.