Екатерина Оленева - Невеста для Мрака (СИ)

— Что я тут делаю? — повела я обнажёнными плечами. — Разве не очевидно? Наслаждаюсь представлением, дорогой.

Судя по взгляду и выражению его лица, Эллоисент считал, что Саитэ этого делать не следовало.

— Ну, не будь букой, — надула я губки. — Разве одинокая женщина не может прийти в театр, чтобы насладиться музыкой? Мы живём в свободной стране, где эти невинные удовольствия доступны всем.

— Не всем. Лишь тем, у кого достанет денег купить себе такие замечательные драгоценности.

Гладкие прохладные пальцы легко заскользили вдоль золотой цепочки, подбираясь к груди. Его губы склонились к шее и против воли глаза мои закрылись от удовольствия, от тех острых ощущений, которые могли вызвать во мне только его губы.

— Прекрати, — велела я, хотя тело посылало ему совсем другие сигналы.

— Почему? — его руки уже ласкали мои плечи. — Я видел, как ты смотрела на меня, дорогая. И если в твоем взгляде было не желание, я ничего не знаю о женщинах.

— Ты слишком привык к женскому вниманию, мальчик. Но о женщинах ты знаешь не так много, как воображаешь.

Его руки замерли. Я чувствовала, как он весь подбирается, напрягаясь.

— Что ты пила сегодня, Саитэ?

— Поверишь, если я скажу, что не помню?

Ну откуда мне знать, что пьёт Саитэ?

— Ты сегодня на себя непохожа.

— Очень может быть.

— У тебя был плохой день, кошечка моя? — замурлыкал он мне на ушко.

Меня он никогда не называл кошечкой. И хвала двуликим.

Руки его снова принялись блуждать по телу Саитэ, лаская его умело… слишком умело для того, чья голова должна быть затуманена страстью.

Я поднялась с кресла и скользнула вперёд, ему навстречу. Наши тела оказались так близко. Привычная горячая жажда, всегда просыпающаяся в моём теле в его присутствии, превращала его в один искрящий нерв. Я почти забыла, что на самом деле нахожусь за тысячи миль, что это тело мне не принадлежит и что минуты, которые я могу находиться здесь, стремительно, неукоснительно тают.

— Так значит, кошечка?.. — выдохнула я в его губы. — Кошечка, которая умеет делать так…

Мои руки скользнули ему под рубашку, разводя ткань в сторону и обнажая поразительную по белизне кожу, на которой выделялись мягкие и нежные при прикосновении, гладкие соски.

— И так…

Я передвинула губы к его шее, всасывая губами кожу, пахнущую дорогим парфюмом.

— И так…

Я, потянувшись, коснулась губами его губ и наши уста слились.

Поцелуй получился настойчивым и вызывающим. Не берусь судить, кто кого в нашем случае больше возбуждал и провоцировал.

Я скользила ладонями по его телу всё ниже и ниже.

— И даже так… дорогой…

— Ты очень странно ведёшь себя сегодня… дорогая, — сообщил он мне, когда мы наконец оторвались друг от друга. — Будто ты это и не ты вовсе.

Эллоисент протянул руку и схватив меня за подбородок, заглянул мне в глаза. Я почувствовала ледяные иголки прикосновения чужого разума и с трудом удержалась, чтобы не ответить огненный защитной стеной — Саитэ ведь не была магом.

Моё время уходило.

А вместе с ним и время Саитэ — тоже.

Сейчас я жалела о предпринятой авантюре, но поделать уже ничего не могла. В таких случаях люди обычно говорят: у меня не было выбора. Выбор у меня, конечно же, был. Я могла оставить жизнь Саитэ, но это неизменно повлекло бы за собой мою гибель. И, естественно, подобного выбора я никогда бы не сделала.

— Саитэ, давай без излишнего драматизма? Я уже говорил тебе и повторю, что больше не нуждаюсь в твоих услугах, не нужно меня преследовать. В наших отношениях всё с самого начала было просто: я знал, что покупаю — ты знала, что продаёшь.

Ненавижу продажную любовь и даже не знаю, кто более отвратителен — кто продаёт или тот, кто покупает.

В любом случае без излишнего драматизма не обойтись. Тут, можно сказать, трагедией пахнет.

— Я, кажется, задел твои чувства, Саитэ? — продолжал свою речь Эллоиссент. — Прости. Я не хотел этого. Но так или иначе мы больше не будем встречаться.

— Ты теперь меня и законного дохода лишаешь? — саркастично протянула я.

— Готов оплатить издержки.

— Издержки?!.. Мразь!

Сейчас бедняжке Саитэ предстоит остаться величайшей истеричкой в его памяти. Потому что поводов самоубиваться у успешной красавицы вроде как и не было? Но именно под самоубийство мне выгодно замаскировать это жертвоприношение.

— Любишь играть, Чеаррэ? А тебе не говорили, что когда-нибудь ты доиграешься? Если у тебя самого нет сердца, а в венах плещется сцеженное молоко вместо крови, думаешь, для всех всё так же? Ты — жалкий паяц! Договор?. Разве в сердечных делах можно руководствоваться договором? У меня, в отличии, от тебя, есть сердце! И в отличии от твоего, оно чувствует боль!

Эллоисент тихо рассмеялся:

— Никогда не предполагал у тебя такой склонности к лицедейству, Саитэ. Если роль дорого оплачиваемой куртизанки тебе когда-нибудь наскучит, настоятельно рекомендую попробовать себя на театральных подмостках.

Отступая, я не сводила взгляда с его лица:

— Любишь представления? Любишь сильные впечатления, красавчик? Жадно глотаешь чужие эмоции и всё никак не насытишься? Чужого восхищения и чужого желания тебе всегда мало, самовлюблённый ты павлин! Но сегодня я постараюсь сделать так, чтобы эта партия тебе запомнилась. Покупая тело и продажные ласки, ты всегда будешь думать, как бы ненужное тебе сердце не пошло бесплатным приданым. Помнишь ли ты все свои сладкие щёлки, мальчик? Моё лицо ты запомнишь, клянусь!

Он не успел мне помешать. Остро заточенный кинжал вошёл точно в ключичную впадину жертвы, с которой я делила тело.

Очень надеюсь, что Саитэ не почувствовала боли, что та вся досталась мне одной. Достаточно того, что я отнимаю у бедняжки жизнь, к чему ей ещё и мучиться?

А боль была — ослепительная, оглушительная, разрушительная. Казалась, я проглотила тот самый огонь, который обычно пускала в ход против противников. Он отрезал меня от света, от возможности дышать, думать, видеть, ненавидеть и любить.

Я слышала голос Эллоиссента, полный почти такой же агонии, которой наполнялось тело Саитэ; полный боли, переполняющей мою душу.

Поздно раскаиваться, Эл, поздно сожалеть о сделанном. Поздно для всех — для тебя, для меня и для неё. Уже ничего не изменишь. Переступая некоторые пороги вернуться назад нельзя.

— Зачем?! Зачем ты так?.. Саитэ!!!

Я чувствовала, как его руки подхватывают тело, но уже не могла увидеть ни его глаз, ни его лица. Я проваливалась в серое нечто или ничто, сама не знаю.

Открыв глаза, я поняла, что физической боли больше нет. Нет ни театра, ни Саитэ, ни Эллоисента.

Я лежала на полу, в центре пентаграммы, в полумраке. Надо мной склонялись Танита и Марайя.