Нина Лукинова - Два цвета неба

— Не знаю, Маркус… — тряхнув копной золотых волос, сказала она, задирая голову к бесконечному потолку, своды которого настолько высоки, что в темноте можно представить, будто над головой небо, а не бетон и камни, укрытые сотнями тонн тяжелого одеяла земли. — Мне… мне не по себе… — тихо говорит она, продолжая стоять с закрытыми глазами, высоко задрав голову.

Его завораживает созерцание выделяющейся на черном фоне светло-золотой фигуры, сверкающей, как невиданная никогда звезда, единственная на черном небе и самая яркая. Она недостижима и притягательна, холодна и недоступна, и Маркусу никогда не приблизиться к ней на тысячную километра, как бы близко он не был. Чтобы ни делал ради нее, ему никогда не почувствовать ее тепло, не пропустить через пальцы шелк волос, не заключить тонкое тело в объятия. Она образ, недоступная мечта, Богиня, сверкающая одинокой звездой в умершем мире. Он еще несколько мгновений жадно впитывал чарующий образ, прежде чем понял, что на него вплотную смотрят холодные глаза цвета льда.

— Ты со мной так много лет, Маркус… — протягивает она мелодичным нежным голосом, впервые на его памяти. И он отдал бы все непрожитые годы, лишь бы несколько минут послушать этот тон, потому как обычно ее слова сводятся до рамок сухих приказов. — Скажи, что ты чувствуешь? Ко мне…

— Если вы прикажете, я вырву сердце из собственной груди! — с жаром восклицает он.

—Знаю… — равнодушно бросает она, подойдя вплотную к мужчине, и его кровь начинает с утроенной силой течь по венам. — Но хочу услышать не это, — усмехается она, далее чеканя каждое слово. — Что. Ты. Чувствуешь. Смотря. На. Меня? — на секунды мужчина замирает без движения, словно его тело парализовало, а разум отключился от накатившего шока. Впервые Богиня проявила интерес к его чувствам, пусть и в такой замысловатой форме, не смотря на всю простоту.

— Вы же знаете… — отводит он взгляд от пронзительных глаз, а она отступает на несколько шагов к Трону, стоящему посреди черноты. Если бы Маркус хоть немного был знаком с представлениями древних о Рае и Аде, то сравнил бы светловолосое диво со спустившимся на землю Сатаной. Но к счастью или, к сожалению, он видит лишь ожившую звезду, горящую маяком в темноте.

— Я хочу услышать, — требует властный голос без капли былой нежности. Она знает о его чувствах, но заставляет произнести то, в чем Маркус не может признаться даже самому себе, всякий раз гоня от себя недостойные мысли, скрывая их у самого сердца. Ей недостаточно банального «люблю и служу», она хочет вытащить самое сокровенное на свет, разбередить никогда не зараставшую рану длинным алым ногтем, сковырнуть все барьеры, открывая трепещущую плоть. Кому другому он пустил бы пулю между глаз за подобный вопрос, заданный таким тоном, но только не ей. Перед Богиней суровый Маркус размягчается, как губка, смотря на свое совершенство доверчивыми безропотными глазами ягненка. — Мне повторить, Маркус? — вывел из задумчивости властный голос.

— Простите, Богиня, я задумался, как ответить на ваш вопрос, — к этому времени светловолосая дива вальяжно устроилась на Троне, словно парящем в воздухе, выжидательно глядя на него. — Не знаю, как начать… — усмехается он в гробовой тишине мертвого зала, и это кажется до боли пугающим, зловещим. Однако на лице мужчины не дрогнул ни один мускул, и он продолжает говорить заупокойным голосом, будто читая литургию. — Когда я увидел вас в первый раз, мне тогда было пять, вы проходили по поселению, впервые явили себя миру за долгие годы молчания.

Люди высыпались на улицы, бросив все дела, лишь бы мельком увидеть вас, хоть одним глазком узреть надежду в вашем облике. А вы шли, такая невозмутимая, спокойная. Вы не шли, вы плыли, будто облака, о которых я слышал лишь в легендах. Золотые волосы, шлейф черного платья под ногами! — восторженно говорит Маркус, не заметив, как Богиня опустила грустный взгляд на ненавистную шелковую ткань, опутывающую стройные ноги. — А люди бросали вам под ноги щепотки бесценного риса, но вы не обращали на это внимания… Просто шли вперед и вперед.

Ткань развевалась, волосы сверкали в свете мертвых солнц, но я был загипнотизирован только вашими глазами— бездонными и глубокими, меняющими цвет в зависимости от того, куда направлен взгляд. — нежно улыбается он воспоминаниям. — И я спросил мать, кто это? А она ответила— это наша Богиня, давшая жизнь, свет и тепло, давшая пищу и защиту, и мы должны поклоняться ей, пока можем дышать. — Богиня глухо усмехнулась от такой сентиментальной речи, желая оборвать зарвавшегося слугу, но неожиданно для себя ей стал интересен ход рассказа.

А потом вы посмотрели прямо мне в глаза, мимолетно, на секунду. Возможно, и сами не помните, но тот момент стал переломным в моей жизни. Я утонул в их голубизне, навсегда и безвозвратно. И когда наши глаза встретились в этой миллисекунде, я влюбился в вас, и захотел, чтобы вы были только моей.

Вы хотите знать, что я чувствую, смотря на вас изо дня в день, лелея несбыточные мечты о том, чтобы хоть раз прикоснуться к вам, понимая, что этому не бывать? Засыпать каждую ночь, лелея надежду, что утром случится нечто хорошее, и вы, вы… — тяжело вздыхает он, едва сдерживая подступившие слезы. Как же многого она просит… — Я бы все отдал, лишь бы хоть на миг почувствовать ваше живое тепло, перевернул бы землю, ради вашей улыбки, и залил бы землю кровью по вашему слову! — восклицает он.

— А ты бы вернулся за мной, Маркус? Вернулся бы, зная, что тебя ожидают тысячи лет страданий и боли, настолько невыносимой, что ты пожалеешь о своем существовании. Ты бы вернулся за мной? Не нужно помпезных фраз, либо я, либо полное прощение… Что выберешь?

— Рай без вас покажется Адом. Плевать, что бы было, я бы вернулся! — отвечает он.

—Тот парень тоже вернулся за приходящей. Как думаешь, что он чувствует?

— Не знаю, Богиня, — отвечает Маркус после секундного колебания. — Возможно, любовь.

— Возможно… — протягивает она, используя локоть как подставку для головы. — А он не вернулся, он не вернулся.… Как думаешь, Люцион любил меня? Хотя не важно, не отвечай! — сухо бросает она, и в душе Маркуса начинается настоящая буря эмоций- от злости и обиды до всепоглощающей нежности. Столько оттенков читается в ее голосе при звуках ненавистного Маркусу имени, что злость невольно накатывает ледяной волной. — Я ничего не чувствую, не знаю, как это, любить… Я забыла, да?

— Вам это ни к чему, любить должны вас! — отвечает он. — Хотите отдать приказ? Убить их? — карие глаза Маркуса смотрят с раболепным желанием действий, но к удивлению Богиня произносит совершенно другие слова.

— Нет, — холодно говорит Богиня, перекинув золотые волосы на другое плечо. — Они должны добраться ко мне, и если сила любви настолько нерушима, как ты говоришь, меня ждет интересное зрелище!