Нина Лукинова - Два цвета неба

Вернее, не противника, а бывшей сестры и союзницы, потерявшей память от бесконечных перерождений в чудовищном подобии Ада. Стирание памяти мало кому идут на пользу, даже Великим Богам, накладывая неизгладимый отпечаток. И сейчас, разливая по трем бокалам выдержанное более ста лет вино огромной крепости, Дарен попутно прикидывает развитие ситуации.

— Не поскупился. — язвительно протягивает Лукреция, едва отпивая бокал. — За последние пять тысяч лет не замечала за тобой подобной щедрости.

— Все, что угодно, для дорогих гостей, — с улыбкой произносит Бог, оставляя лишь каплю вина в ледяном бокале, мгновенно превратившуюся в льдинку. Удивительно, но даже два гостя для Нордола кажутся толпой, по сравнению с тысячами лет непроходимой мерзлоты. Ведь никто по доброй воле не решается проникнуть в ледяную пустыню, кроме тех, кому это действительно нужно.

— Благодарю, — тихо сказал Люцион, безразлично вглядываясь в хрустальное окно, открывающее прекрасный вид на снежные вершины в ярком свете Северного Сияния, переливающегося всеми цветами радуги. Выпив вино до дна, как и хозяин древнейшего мира Фабрики и всего Спектра, он тихо произнес, практически шепотом, но слово разлетелись на много километров Тронного зала, окутывая Ледяной Дворец неуловимой паутиной отголосков. — Что же мы будем делать в нашей непростой ситуации? — намеренно небрежно спрашивает Люцион, перекинув золотистые волосы на другое плечо.

— Поэтому я и позвал вас, дорогие друзья. Нужно решить, как быть дальше, — тихо произносит Дарен, наблюдая за кажущимися спокойными гостями, хоть в них столько напряжения, что можно осветить небольшой завод одним видом надменных Богов. Когда они собирались в прошлый раз, в угрюмых залах Нордола царили смех и веселье, благодаря прекрасной Налане. Не смотря на льды и окружающий холод, эта девушка разжигала пламя под ногами.

Одного взмаха ее золотых волос было достаточно Дарену, чтобы совершить безумный поступок. Один ее короткий поцелуй, не любовный, а дружеский, не говорящий ничего, и ничего не обязывающий, заставил совершить революцию, пойти против устройства миров и самой Фабрики. Одно ее слово, и он бы перевернул мир, заставил бы реки течь вспять, если бы ей захотелось! Сделал бы все, чтобы проблеск улыбки показался в надменных глазах, меняющих цвет от нежно-голубого до иссиня-черного.

Он бы все отдал, лишь бы она хоть раз посмотрела на него так… Как смотрит на эту бесхребетную сволочь, перебирающую золотистые патлы тонкими пальцами, манерно развалившуюся в ледяном кресле, чувствующего себя властителем мира, хоть он и является мелкой сошкой в старой как мир Игре. И как она может любить такого надменного ублюдка, труса, бросившего ЕЕ! Существо, что выше самого Создателя и всех известных Богов Фабрики Душ за последние тысячи лет! Ту, кто принесет избавление от мучительного гнета и раболепия. Той, о ком говорилось в древнем как мир Пророчестве.

Дарен отдал бы свой мир, распрощался бы с тягучим бессмертием, променял бы тысячи лет на то, чтобы быть обычным человеком, жить в гранях пусть и придуманного мира, самого мягкого или самого жестокого круга Ада (смотря, что считать жестокостью), лишь бы быть с ней. С той, кого не должен любить, не имеет права, но эта светловолосая бабочка покорила его сердце, стоило ей переступить порог Фабрики Душ.

У него не было претензий к внешности, гораздо важнее было то, что скрывалось под тонкой оболочкой— душа, характер, неумолимая жестокость и странная справедливость, находящая ответы на любые вопросы. Она была совершенством- идеальная Налана, похожая на орех— под твердой скорлупой сокрыта нежная мякоть. Только разломи оболочку, и получишь наивкуснейший плод.

Холодная и горькая, в тоже время такая желанная и любимая, она не позволяла Дарену лишнего, ограниваясь короткими объятиями и братскими поцелуями в щеку. Не подпускала к себе, в то время как Люцион ласкал ее тело, заставляя изгибаться змеей под чуткими пальцами, покрывал нежную кожу невесомыми и чуткими поцелуями, когда его губы оказывались в самых заветных местах.

Дарен мог бы сделать больше, гораздо больше, чем самовлюбленный павлин, не стоящий ее мизинца. Он бы положил мир к ногам своей Богини, предоставил бы ей Вселенную в полное распоряжение, как чистый лист, позволив писать свою историю. Но, к сожалению, светловолосая дива влюблена в патлатую сволочь, надменно раскинувшуюся в ледяном кресле. И ей плевать на доводы разума.

— Есть варианты, Дарен? — спрашивает Лукреция, медленно потягивая бокал с рубиновым вином. — Не знаю, что можно сделать теперь! Время потеряно, и если честно, к лучшему. Не известно, что Налана могла сделать тогда, будь у нее больше времени.

— А мне известно… — надменно протягивает Люцион, показывая жестом, что хочет наполнения бокала, следующего незамедлительно по волшебному желанию Дарена. Боги могут творить со своим миром любые кульбиты, не опасаясь кары или наказания. В любом случае, им разгребать последствия.

— Например? — холодно спрашивает Дарен, прожигая голубыми глазами надменную макушку, искренне желая, чтобы светлые волосы на голове соперника вспыхнули ярким пламенем. Однако Бог сохраняет внешнее хладнокровие, бунтующее с горячей кровью. Не зря же он пятьдесят тысяч лет был правителем несокрушимого мира, чтобы поддаться на провокацию мальчишки.

— Она бы убила всех от животного желания крови и смерти, затем упала бы на колени в залитой кровавыми брызгами Фабрике, закурила бы сигарету, и глядя на стекающие алые бороздки по белоснежному мрамору сказала бы, что ничего не помнит, кроме яркой вспышки. — жестко протягивает Люцион, заставляя остальных поморщиться, звонко усмехаясь, и его смех разносится далеко в подземелья Ледяного Дворца.

Звонкий, холодный и бездушный, слегка сумасшедший хохот проносится по ледяным залам, заставляя снег падать лавинами с покатых крыш, в то время как надменное лицо запрокидывается назад, касаясь затылком твердого основания Трона. В то время как волосы, цвета солнца, касаются высеченных кусков льда, таких же, как у нее. В то время как его открытая улыбка озаряет окружающий мир, а дикий первобытный смех приносит счастье. Такой открытый и чарующий. Только Налана могла так смеяться, плевав на устои и приличия, только она была живой. Такой же, как этот ублюдок, ставший обычной тенью. От этого еще больнее практически Властителю Небес, что любовь его жизни выбрала такого, как Люцион.

— Бред! — жестко вставляет Лукреция. — Она не способна на такое! Максимум, что может Налана, прихлопнуть пару надоедливых мух, но не купаться в крови! Это за гранями реальности.

— Именно ЭТО она и любит, дорогая. То, что за гранью реальности. Чудовищная сцена, кажущаяся тебе языческим ритуалом, будет для нее в порядке вещей. Она еще и похлопает! Ты не знаешь ее так, как я! — говорит Люцион.