Лесса Каури - Золушки из трактира на площади

Рокот возмущенных голосов, требовавших у короля ответа, стих. Кай оперся на мраморный парапет ограды балкона и обвел толпу взглядом. Легко вздохнул и выкрикнул с силой, раскатывая «р» на языке, как карамельку:

— Нар-р-род мой! Мне нужен твой совет! Готов ли ты дать мне его?

Бруни поймала себя на том, что откровенно любуется им. Она знала Кая счастливого и несчастного, высокомерного и по-простецки моющего посуду, но такого видела впервые и поняла, каким королем он станет, когда придет срок!

— Говори… — неуверенно раздалось из толпы.

— Да!

— Пусть скажет!

— Верните нашу Матушку!

Принц широко улыбнулся, становясь невыразимо привлекательным.

— Вот о Брунгильде Рафарин, ради которой вы собрались здесь, я и хочу поговорить! — пояснил он. — Отдадите ли вы мне в жены девушку из квартала Мастеровых?

Он наклонился, разыскал глазами Пипа и спросил, обращаясь прямо к нему:

— Что скажете, мастер Селескин? Мы с Бруни любим друг друга, но без вашего благословения наше счастье не будет полным!

Матушка давно уже приметила обалделое выражение лица повара, узнавшего в принце Аркее того самого «доброго господина», которому он угрожал скалкой.

— А где она? — крикнул чей-то голос.

Кай повернулся и протянул руку. Бруни вновь охватило тепло его глаз, укутало уютным ощущением счастья, тихого, как волны под килем яхты в штиль.

— Иди сюда, любимая! — негромко позвал он.

Спустя мгновение Матушка встала рядом с ним и окинула взглядом толпу, представив, что это море, замершее перед штормом.

— Бруни! — воскликнул Пиппо и полез в карман, чтобы достать носовой платок. — Бруни, дочка, с тобой все в порядке?

Она вцепилась в руку принца, как утопающая, и, осторожно наклонившись над парапетом, улыбнулась:

— Да, Пиппо. Со мной все хорошо!

Прозвучавшие раскаты грома заставили всех посмотреть на небо, чистое зимнее небо без единого облачка. Раскаты повторились: припав к груди мастера Висту, мужественно выносящего и тяжесть, и осадки, рыдала матрона Мипидо, приговаривая: «Как… Как это прекрасно! Истинное… чуйство, которое… разрушает… все… преграды!»

На людских лицах весенними первоцветами расцветали улыбки.

— Мне спуститься и встать перед вами на колени, мастер Селескин? — серьезно спросил Кай. — Ради нее я готов на все!

— Что вы, что вы, ваше высочество! — испуганно замахал на него носовым платком повар. — Благословляю! Пресвятые тапочки, вот ведь опара так опара!

В глазах стоящего рядом с ним Веся плескались восхищение, радость, и… страх — мальчишка боялся потерять недавно обретенный дом. Поймав его взгляд, Бруни улыбнулась и едва заметно кивнула, надеясь, что он поймет: где бы ни довелось ей отныне жить, она его не бросит! И оборотень понял. Подпрыгнул над головами толпы, завопив ликующе и звонко:

— Слава молодым!

— Слава! — взревела Туча Клози, а голоса сопровождающих ее прачек в белых передничках и крылатых чепчиках добавили птичьего гомона.

— Ур-ря принцу Аркею! — закричал кто-то.

Толпа подхватила:

— Да здравствует король!

— Слава молодым!

— Принц, поцелуй ее наконец!

— А это отличная мысль! — Кай повернулся к Бруни. — Но прежде ответь мне: ты выйдешь за меня замуж, Бруни? Станешь моей — в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, и пока смерть не разлучит нас?

Взглянув на него сияющими глазами, Матушка ответила, убирая в дальний уголок памяти всю прошлую жизнь. Всю жизнь до него…

— Я давно твоя!

Кай обхватил ладонями ее затылок, как когда-то на борту яхты, наклонился и коснулся губами губ. Их лихорадочный жар и нежность сказали за него остальное…

Под чистым зимним небом, на котором не было видно ни облачка, ликовала площадь, и гвардейцы брали на караул, и верещали прачки, и ржали запряженные в телеги кони, а бык-осеменитель из дворцового хлева отвечал им басовитым ревом.

— Смотри! — король не без гордости толкнул шута локтем в бок. — А они любят своего будущего короля!

— И это тоже, сир, — светло улыбнулся Дрюня. Сунув пальцы в рот, украсил общую какофонию залихватским свистом, отдышался и добавил: — Но больше всего на свете они любят любовь!