Кристофер Сташефф - Чародеи [Побег. Чародей поневоле. Возвращение короля Кобольда]

— Нет, — мрачно покачал головой Род. — Это совсем не призрак. Я ведь сказал, что он сделан из холодного железа, не так ли?

Дух решительно замотал головой.

— Никакого такого существа быть не может.

Род вздохнул. — Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. Но это не по существу. Для тебя важно лишь, что я не собираюсь учинять здесь никакого вреда. Я просто кое-что ищу. Я найду это и уйду. Идет?

— Ты — хозяин. Зачем спрашиваешь? — с горечью произнес дух.

— Вежливость, — объяснил Род. Затем в голове его промелькнула нестойкая и неясная надежда. — Да, кстати, я менестрель…

Челюсть духа отвисла, затем он кинулся вперед, вытянув руки.

— Музыка! О, сладкие звуки музыки! Сыграй нам, человек, и мы в твоем распоряжении!

— Секундочку! — поднял руку Род. — Ты построил эти коридоры, Горацио Логайр, и поэтому я прошу у тебя дара спокойно ходить по этим коридорам. Дозволь мне это, и я вам сыграю.

— Ты можешь ходить, можешь ходить, где тебе угодно! — дрожа, согласился дух. — Только сыграй нам, человек!

Очень ловко, подумал Род. Столь же хорошая работа по спасению лица, как и вся, когда-либо проделанная мною… В конце концов, нет смысла наживать себе врагов, если ты можешь избежать этого.

Он поднял взгляд, вздрогнул и в потрясении уставился на окружившую его плотную стену духов, по меньшей мере, в три ряда глубиной, — все глядящие на него так, как голодный на фабрике спагетти. Он с трудом сглотнул и снял с плеча лютню, произнеся мысленно благодарственную молитву, что не имел возможности оставить ее в спальне-сеновале. Он коснулся струн, и по рядам духов прокатился стон экстаза, словно далекий отзвук погребальных колоколов, донесенный полуночным ветром. Тут Роду пришло в Голову, что он приобрел отличнейшую позицию для заключения сделки.

— Э, лорд Горацио, за две песни не скажете ли, где находятся тайные ходы?

— Да, да! — откровенно завизжал дух. — Замок — твой, и мой домен, и все, чем я владею! Хоть королевство, если пожелаешь, только сыграй нам, человек! Ибо десять сотен лет мы не слыхали ни звука человеческой музыки! Только сыграй, и весь мир — твой!

Тогда Род принялся щипать струны, и духи задрожали, словно школьница, получившая первый поцелуй. Он сыграл им "Гринслив" и "Пьяного матроса" — это были самые древние из известных ему песен. От них он перешел к песне "Полдень духа" и "Несчастная мисс Бейли". Он собирался вдарить "Призрачных всадников в небе", когда ему пришло в голову, что духам могли не особенно нравиться песни о духах. В конце концов, смертные рассказывали истории о духах ради эскапизма; по тому же критерию призракам хотелось услышать о жизни скучной, ординарной, обыденной, о чем-то мирном и утешающем: воспоминания о зеленых пастбищах и журчащих ручейках, мычащем стаде, медленно поворачивающемся в подветренную сторону. Поэтому он сыграл все, что мог вспомнить из шестой симфонии Бетховена, что было нелегко сделать, играя на ирландской лютне. Последние аккорды замерли среди пустых коридоров. С миг духи хранили молчание, потом по их рядам пронесся благодарственный удовлетворенный вздох. Могучий голос Горацио Логайра тихо проговорил рядом с Родом:

— Воистину, самое прекрасное пение. — Потом он сказал очень осторожно — Подари нам еще одну, человек.

Род с печальной улыбкой покачал головой.

— Часы ночные поджимают нас, милорд, а я должен многое сделать до рассвета. В другой раз я вернусь и сыграю вам вновь, но теперь я должен уходить.

— И верно, — сказал Горацио с еще одним вздохом. — Ну, ты вел себя с нами честно, человек, и показал нам учтивость без принуждения к оной. Так неужто мы позволим гостю превзойти нас в гостеприимстве? Нет, идем, и я покажу тебе двери и ходы внутри стен своего замка, я расскажу тебе обо всех его изгибах и поворотах.

Все духи, за исключением Горацио, исчезли со звуком топота мышиных лапок по сухим листьям. Горацио внезапно свернул и долетел впереди прочь от Рода, который метнулся следом за ним. Род на бегу считал шаги, после пятидесяти дух сделал поворот под прямым углом с замечательным пренебрежением к инерции и прошел через дверной проем. Род сделал мужественную попытку совершить безынерционный поворот, но сумел только слегка притормозить. Голос духа усилился гулким эхом пещероподобного зала.

— Это и в самом деле пещера, созданная Богом за много веков до моего прихода. Не желая скупиться с дарами Его, я превратил ее в большой пиршественный зал.

Помещение забурлило голосами тысяч людей — это когда патриарх духов испустил тяжелый вздох.

— Шумны и многочисленны были устраиваемые в сем огромном зале пиры, человек. Прекрасны девы и доблестны рыцари. — Голос его поднялся до экзальтации. — Ярким от света и музыки был мой пиршественный зал в те минувшие дни, повести и саги древнее и жизненнее, чем пение сего более позднего мира. Вино текло по усам моих придворных, и жизнь била с силой сквозь макушки, наполняя умы своим барабанным призывом!

Призывом жизни…

Голос духа растаял, эхо его растворялось среди холодных камней пещеры, пока огромный зал не застыл в молчании своей вечной полуночи. Где-то упала капля воды, раздробив молчание на сотню эхо.

— Теперь они исчезли, о человек! — мрачно произнес дух. — Исчезли и умерли, пока трижды двунадесять моей крови сынов правили вместо меня этими болотами и потом являлись жить со мной в эти коридоры. Исчезли все мои храбрые товарищи, все мои податливые девы, исчезли и стали прахом под моими ногами.

Плечи у Рода выпрямились, словно холодный ветер коснулся его между лопаток. Он старался легче ступать по ковру пыли в старом пиршественном зале.

— А ныне! — Голос духа посуровел в мрачном гневе. — Ныне другие правят этими коридорами, раса шакалов, гиен, оскверняющих моих старых товарищей, разгуливая в образе людей.

Род навострил уши.

— Э, что вы сказали, милорд! Кто-то украл у вас этот зал?

— Кривые чахлые людишки, — проскрежетал призрак. — Раса низких, лишенных благородства трусов — и их лорд выступает, как советник отпрыска рода моего, герцога Логайра!

— Дюрер! — выдохнул Род.

— Называется таким именем, — прорычал дух. — Хорошо, значит, он назван, ибо сердце у него твердое, а душа хрупкая. [25] Durer (англ.) — закаленный металл. Но заметь себе, человек, — и дух обратил свои бездонные глаза к Роду; волосы на затылке Рода чуть приподнялись и отделились от черепа при виде углей, горящих в глубине глазниц призрака, — заметь себе хорошенько, — нараспев произнес он, вытягивая руку к Роду и тыча в него указательным пальцем, — что твердая и хрупкая сталь сломается от одного удара кованого железа. И также эти злые ходячие насмешки над человеческим родом могут быть сломлены мужем, коего действительно можно назвать мужем!