Макс Фрай - Я иду искать

Кекки недовольно нахмурилась — дескать, не могу же я знать вообще всё на свете. А я поспешно сказал, пока дело не дошло до их обычной перебранки:

— Это вы нам с Нумминорихом рассказываете. Мы-то точно ничего не знаем. И даже не должны. Так что, в жёлтом доме сейчас никто не живёт?

— Никто, — кивнул Кофа. — У младших Мара уже давно собственные особняки на Левом Берегу. Могут себе позволить. Всё-таки «Кауни Мара», лучшие поварские ножи в Угуланде. И стоят примерно как пол-амобилера за самый простой стандартный набор из семи штук, а спрос на них всё равно огромный. Собственно дом они продают не по нужде, а из сентиментальных соображений. Потому, что хотят для него хорошей судьбы. Чтобы там снова поселилась большая дружная семья, как было в их детстве. Вроде даже солидную скидку обещали покупателям с детьми. Впрочем, сейчас всё это несущественно. Факт, что дом уже долгое время пустует.

— Это не совсем так, — сдержанно возразила Кекки.

— А вот и нет! — выпалил Нумминорих.

Хороший вышел дуэт.

— Студенты небось поселились? — сообразил я. — И вы их учуяли?

— Нумминорих, может, и учуял, — сказала Кекки. — А я просто кое-что заметила. Ворота там заперты на совесть, и замок на них давно никто не трогал, зато трава в одном месте под забором не то что помята — вытоптана. Причём с обеих сторон. Ясно, что через него регулярно скакали — я имею в виду, когда магия там ещё работала, и преодолеть забор одним прыжком было нетрудно. На входной двери навесной замок, но ты и сам мог заметить, что он не заперт, а просто для виду висит. В холле на первом этаже довольно пыльно, значит, специальных заклинаний для сохранения дома в чистоте не применяли и уборщиков не вызывали. При этом на лестнице и внизу пыли почти нет. Не похоже, чтобы там регулярно мыли полы и протирали перила, скорее просто много ходили. И бассейны в ванной — ну, не то чтобы сверкают белизной, но явно не шестьдесят лет назад там в последний раз мылись.

— А когда ты успела осмотреть ванную? — удивился я.

— Пока вы с Нумминорихом разговаривали, — призналась она. И добавила с обезоруживающей откровенностью: — Мне страшно было сразу за тобой заходить. Не хотела его ещё раз таким увидеть и слушать всё, что он говорит. Надеялась, если задержусь на пару минут, ты как раз успеешь всё исправить. И ты правда успел! Когда я собралась с духом и заглянула, Нумминориху уже стало лучше.

— Ничего себе «лучше».

— Гораздо! — подтвердила Кекки. — Это ты просто не знаешь, как было до твоего прихода. Я как увидела, что он встать согласился, сразу поняла, что теперь всё будет хорошо.

— Мне бы в тот момент твой оптимизм.

— Когда ты пришёл, мне действительно стало лучше, — подтвердил Нумминорих. — Только это ужасно раздражало.

— Раздражало, что стало лучше?!

— Вот именно. Невыносимо! Как будто ты силой принудил меня делать вид, что… что я живой. А чувствовать себя живым трудно и бессмысленно. К тому же, это ложь — так мне тогда казалось… Ой, слушай, нет! Не хочу об этом. Можно я пока не буду вспоминать?

— Можешь вообще больше никогда не вспоминать, — неожиданно вмешался Кофа. — Имеешь полное право. Ты у нас конечно важный свидетель, но иногда интересами следствия можно и пренебречь. Например, ради сохранения рассудка. Никому не на пользу такое о себе помнить.

— Ну, может быть когда-нибудь окажется, что всё-таки на пользу, — неуверенно возразил Нумминорих. — Опыт есть опыт. Даже тот, о котором хочется немедленно забыть.

— А о других запахах тебе тоже трудно вспоминать? — спросил я.

Он поморщился, но сказал:

— О других — вполне ничего.

— Ты учуял, что в доме кто-то живёт?

— По крайней мере, там перебывала большая толпа народу. Правда, довольно давно. А в последнее время — только два человека. Вот что ещё отдельно плохо в состоянии полной утраты смысла — я по-прежнему ощущал запахи, но мне было неинтересно их анализировать. Поэтому я довольно мало могу рассказать об этих людях.

— Но хоть что-то можешь?

— Да, кое-что могу. Например, одна из них совершенно точно женщина. Причём, скорее всего, богатая. То есть, не просто обеспеченная, а именно богатая, если судить по качеству благовоний для волос, шиншийских солей для бассейнов и умпонской кожи, из которой изготовлена её обувь — всё это предметы роскоши, мало кому доступной. Впрочем, при этом леди курит дешёвый крепкий табак, нечасто, но достаточно регулярно. Если бы я обнюхивал дом, будучи в здравом рассудке, вероятно, сказал бы, что она мне нравится. Запахи некоторых людей вызывают у меня невольную симпатию, и это впечатление обычно подтверждается при личном знакомстве. Но в тот момент мне не нравилось вообще ничего, а задним числом о таких вещах всё-таки довольно трудно судить наверняка.

— Богатая женщина, тайком занявшая чужой дом? — удивился Кофа. — Может быть, просто удачливая воровка?

— Всё может быть, — согласился Нумминорих. — Но судя по особенности распределения и интенсивности её запахов, она в этом доме не живёт и даже никогда не ночует. Только наносит короткие визиты. Может быть, вообще только один визит, просто совсем недавно, поэтому её запах кажется доминирующим. Скорее всего, она побывала в доме сегодня на рассвете. В крайнем случае, вчера.

— Очень интересно! — хором сказали мы, все трое.

— Что ещё? — нетерпеливо добавил Кофа.

— В чём я более-менее уверен, так это что человек, прежде живший в этом доме постоянно, довольно давно там не появлялся. Мужчина он или женщина, точно сказать не могу; думаю, всё-таки второе, но голову на отсечение не дам, потому что во время своего последнего пребывания в доме она — или всё-таки он? — пила вино, и довольно много. А это затрудняет экспертизу.

— То есть, если я буду пить, как укумбийский матрос, ты меня не унюхаешь? — обрадовалась Кекки.

— Ну почему же, унюхаю, — улыбнулся Нумминорих. — И сразу пойму, что ты напилась, как укумбийский матрос. Но многие другие нюансы действительно от меня ускользнут.

— Ты сказал, недавно в дом приходили два человека, — напомнил я. — Одна — богатая леди в сапогах из умпонской кожи. А кто второй?

— Всё, что я могу о нём сказать — он очень хитёр и осторожен. И, если можно так выразиться, гуманен. По крайней мере, в отношении меня. И кстати не обязательно именно «он». Этого я просто не знаю.

— Грешные магистры, хитрость и осторожность тоже имеют запах? И даже гуманизм?!

— Иногда. Помнишь, как я первый раз вышел из строя, нанюхавшись Ташайской смеси?

— Когда ты на полдюжины дней обоняние утратил?

— Ну да. И чуть не спятил с перепугу, решив, что это навсегда. С тех пор я стараюсь собирать информацию о зельях, придуманных для борьбы с нюхачами. Их, кстати, оказалось очень много; такое впечатление, что в старину нюхачом был чуть ли не каждый второй, а всё остальное человечество только и думало, как избавиться от этой напасти.