Рейнеке Патрик - Ива и Яблоня: Новое платье королевы

— Доброй ночи, господин егермейстер! Могу я чем-нибудь вам помочь?

Мужчины, только сейчас заметившие его, не успели ни ответить, ни даже вылезти из-под задка кареты, а повозка уже закачалась от женского крика. Егермейстерша, только что в красках расписывавшая — наверняка не первый раз за ночь — природное коварство лиц королевской крови, вдруг без всякого перехода разразилась истошными воплями, которые должны были служить изъявлениями радости и переполнявшего ее сердце счастья от встречи с его высочеством. Обменявшись всевозможными любезностями и перецеловав все протянутые ему из кареты руки, он отозвал в сторону егермейстера.

Тот сначала даже не понял, о чем идет речь, стал извиняться, объяснять, что герб к нему не имеет ни малейшего отношения, что карета досталась ему в числе приданого первой жены, и давно бы уже пора ее выкрасить заново, но руки все не доходят, да и нынешней супруге, чего уж скрывать, вроде как льстит разъезжать в бывшем графском экипаже…

— Не перекрашивайте ни в коем случае. Я когда-нибудь куплю ее у вас. Для музея. Но, господин егермейстер, вы не поняли меня. Я всего лишь прошу у вас разрешения поговорить с барышней Апфельштайн.

Все как всегда. Все, как и должно быть. Про нее забыли. Ну, что ж, кто-то же должен стеречь карету. О чем они там совещались? Вроде как было решено распрячь лошадей, чтобы пересадить на них женщин. Принц предоставил свою лошадь — кому она, интересно, достанется, матушке или кому-то из сестер? — и теперь, надо думать, будет сопровождать их до самого порога. Хотя, конечно, разумнее было бы впрячь третье животное и просто вытащить карету. Но это было бы слишком обыденно, а так открывалась возможность для разного рода красивых жестов, слов и еще более — для беспочвенных фантазий. Сестры и матушка были вне себя от счастья — собираясь на бал, они и то радовались меньше. И никакие неудобства предстоящего путешествия верхом в отсутствие нормальных седел не могли их остановить. Отец, виновник всех мыслимых и немыслимых бед, имел все основания чувствовать себя прощенным. Ведь не застрянь они в бездорожье, не было бы этого захватывающего приключения.

Такое впечатление, что наследник престола появился в лесу исключительно ради того, чтобы помочь ее семейству — будто никаких других дел у него больше не было. Его высочество скинул с себя плащ, чтобы женщины могли пройти по нему, не испачкав нарядов и обуви. Помог спуститься из кареты и усесться на лошадь матушке, а сестер так и вовсе перенес на руках. В общем, вел себя как самый настоящий сказочный принц, каким ему и положено быть в девичьих грезах. И все это так галантно — с шутками, с комплиментами, с улыбками… Даже не верилось, что с этим человеком она провела лучший в своей жизни вечер.

Понаблюдав со стороны за этой суматохой, она передала фонарь Йоханнесу. Потом обошла карету с другой стороны, чтобы не привлекать внимания. Приоткрыла дверцу и скользнула внутрь. Ноги, конечно, грязные, но завтра она все отчистит. Она услышала, как где-то снаружи принц спросил, есть ли еще один фонарь. Отец заглянул к ней в карету и, как бы извиняясь, спросил:

— Ты ведь не боишься темноты? — хотя заранее знал ответ.

— Нет-нет, поезжайте, — тихо ответила она. — Со мной ничего не случится.

— Дай-то бог, — почему-то со вздохом пробормотал отец.

Она слышала, как под оханье матушки и аханье сестер мужчины увели лошадей. Когда стихли последние звуки, она решила, что сейчас как раз самое время вздремнуть. Вечер выдался долгим, а утром будет полно дел. Скоро вернется отец со Стефаном и Иоханнесом, они приведут обратно лошадей и будут вытаскивать увязнувшую карету. Но пока, до их возвращения, какое-то время у нее есть. Она закрыла глаза и, вероятно, тут же заснула, потому что даже не сразу услышала, как дверца кареты открылась, и напротив нее сел человек.

— Ну что ж, продолжим наш разговор, если вы позволите…

Она вжалась в сиденье. Он не мог видеть ее лица. Он вообще ничего не мог видеть — только угадывать движения, благодаря игре теней в лунном свете.

— Почему вы убежали? — усталым голосом спросил он.

Это какое-то недоразумение, как будто хотелось сказать ей. Но она только посильнее вжалась в сиденье, потому что это действительно было какое-то недоразумение — то, что он сидел напротив нее и задавал ей этот вопрос.

— И почему вы теперь молчите? Думали, я не узнаю вас без этого вашего безумного платья? — кажется, он начинал злиться. — Вы отказали мне, и я вправе узнать, почему.

Он села ровно, опустив плечи и понурив голову. Все было так неожиданно, так необъяснимо. С чего же ей начать?

— Да не молчите же вы! Я знаю, кто вы. Ну, какое вам еще нужно доказательство? — он полез за пазуху, вытащил ее туфельку, бросил ей на колени. Тут же устыдился этого жеста, смутился и продолжил уже совсем другим голосом. — Я вез ее всю дорогу у себя на груди, наверное, не следовало этого делать. Простите, если она помялась.

В лунном свете он увидел, как она медленно высвободила из складок плаща руки, все в свежих царапинах, протянула их к туфельке и взяла ее крошечными пальчиками.

— Послушайте, я вам должен сказать одну вещь. Можете не отвечать ничего. Но вы должны меня выслушать.

Голова по-прежнему опущена, пальцы сомкнулись на туфельке.

— Есть такая волшебная страна. Чем-то она похожа на ту сказку, в которою вы пытались проникнуть, приходя в детстве смотреть на танцы. Можете звать ее Нидерау, можете никак не называть. Многие хотели бы попасть в нее, но сложность состоит в том, что попасть туда можно только вдвоем. Я знаю, о чем говорю. Мне не раз случалось заглядывать туда, причем с разными людьми. Но ни разу не получалось остаться. За тот небольшой промежуток времени, что мы знакомы, я понял, что вы именно тот человек, с которым я смогу не только войти в эту волшебную страну, но и… Послушайте, я хочу прожить с вами жизнь.

Наконец, она подняла голову.

— Чем вы занимались в Вене?

Это было неожиданно. Но все же лучше, чем ничего.

— Учился. Изучал философию. Но диссертация получилась по истории и литературе. Тему вы знаете. Шрамы действительно получил на мензуре.

— И вам не стыдно? — спросила она. — Человек дрался с вами, и знал, что если с вами что-то случиться, он окажется убийцей наследника престола.

— Быть убийцей простого человека — тоже никому не пожелаешь. Но вы правы. Да, я действительно не должен был этого делать. Понял это, когда нас уже снарядили и мы встали в позицию. И я не решился прервать поединок из страха, что меня сочтут трусом… что, в общем, тоже было своего рода трусостью. Но все кончилось хорошо. Меня только обсмеяли за то, что я не нанес противнику ни одного серьезного удара, тогда как себя позволил кромсать за милую душу. Собственно, шутка про профиль относилась к моему носу.