Яна Алексеева - Оковы равновесия

Еще одна резкая вспышка боли, и…

…голоса…

…разряд! Разряд!..

Светлая линия уходящей в воронку тропы внезапно оборвалась, сворачиваясь неаккуратным серпантином, дернулась, смялась и запуталась. Ломая сознание, выдирая его из тела, обрывая последние связи, ощущения, мысли…

Боль, звуки, свет, тьма — все растворилось в бесконечности, в огромном ничто. Долгий-долгий миг не было ничего. Только мягкая, словно пуховое одеяло, и такая же душная тишина, окутывающая туманом. Потом появился ветер, легкий прохладный бриз, овеивающий обрывки измученного сознания. Он все усиливался и наконец, подхватив серые полупрозрачные лохмотья души, куда-то потащил, раздергивая их на нити.

Рывок, кружение, еще и еще, пока последние искры разума не погасли, затягиваемые цветным водоворотом.

И снова боль, боль, боль, горячей волной захлестывающая… что? То, что осталось.

И долгий полет сквозь бесконечность, что-то ласково шепчущую клубку мятой вуали. Расправляющую ее холодными мягкими прикосновениями, разглаживающую, пускающую по коже холодные мурашки…

По коже…

Мурашки?

Я мерзну?

Тело, у меня есть тело?

И оно мерзнет. От холода… настоящего, заставляющего трястись мелкой дрожью, пытаться свернуться клубком, сжаться в комок, укрыться.

Но нет, нет… не получается.

Тело не движется. Нет сил приподнять раскинутые руки, шевельнуть сведенными судорогой пальцами.

Нет возможности двинуться. Запястья зафиксированы толстыми широкими браслетами, такими же холодными, как и ложе… Да, под спиной гладкий камень, а перед распахнутыми глазами пляшут огни свечей. Тусклых оранжево-красных огоньков много, очень много, и они скорее скрывают все, что окружает меня, чем…

Огни складываются в узоры, резкие, ломаные, постоянно меняющиеся, почти… живые?

Как странно, нет ни удивления, ни страха, словно все эмоции остались где-то там… Где? Там, где остались яркий белый свет ламп, шелест бумаг, которыми набита медкарта, звяканье стали о сталь, голос анестезиолога, велящий считать… зачем? Ни страха, ни любопытства, серая полоса, ничто… Память — как полустертое полотно.

Равнодушие. Словно из души вырвали кусок, оставив пустое место с неровной кривой заплаткой, пришитой на скорую руку.

А тело… оно было. И пока этого довольно.

Ноги будто горели, горячие искры бежали от кончиков пальцев по нервам, собираясь в огненный ком где-то в животе, в обжигающем очаге, а потом накрывали с головой, возвращая ощущения полнее и ярче с каждой волной.

Вот только не шевельнуться, никак.

Живительный ток прерывался в лодыжках, закованных в каменные колодки, леденящие кожу.

Голова тяжелая, внутри от виска к виску железный шарик перекатывается и бьется, бьется о кости черепа. Губы сухие, во рту мерзкий железистый привкус. А перед глазами все так же пляшут огоньки.

Это… раздражает. Неожиданная эмоция, такая яркая, словно открыла какой-то шлюз. В сознание хлынули звуки.

Потрескивание свечей, стук, звяканье, завывание ветра где-то далеко и… голоса.

Голоса.

Разговор где-то там, за преградой из свечей. Людей не видно, но различимы слова, складывающиеся во фразы.

И странно, незнакомые, чужие уху звуки почему-то понятны, складываясь в предложения, речь течет, наполненная смыслом, настроением, интонациями.

Собеседников трое, и их голоса легко различимы. Шелестящий и вкрадчивый, но, очевидно, привыкший повелевать, другой — полный спокойной уверенности профессионала, чуть глуховатый, еще один — хриплый, нервный и суетливый.

Диалог вился тонкой нитью по краю сознания.

— Ну вот, видите, господа, — это нервный, — все в порядке. Жива, дышит, на внешние воздействия не реагирует…

— Но объяснит ли мне кто-нибудь, отчего эта девица почти умерла? — резко спросил вкрадчивый. — Вы гарантировали качество ритуала?

— Несомненно. — Спокойный голос бестрепетно оборвал обвинения. — Но только ритуала, никак не материала, который, если помните, предоставлен был именно вами! И гарантий того, что тело и душа его выдержат, я не давал. Если бы вы воспользовались заготовкой… — Отчетливо прозвучавшие лекторские нотки до зубовного скрежета разозлили вкрадчивого господина. — А так линии магического напряжения в теле, для этого не предназначенном, только его выжигают.

— Да, да, да! — воскликнул вкрадчивый. — Но вас рекомендовали как лучшего специалиста!

— И стоит слушать его рекомендации. Кроме того, кукла еще дышит. Вы что-то еще потребуете? Я ритуалист, не целитель.

— Тише, тише господа! — вмешался нервный, шелестя какими-то бумагами. — Успокойтесь. Стоит завершить ритуал. Время не ждет!

— Последняя проверка, — неспешно проговорил ритуалист. — Ваш приказ должен быть первым. Я проверю реакцию и зафиксирую эффект.

Огни свечей дрогнули, расходясь, обозначая дверной проем за плотными портьерами. Странный занавес, отделяющий внутреннее, холодное, равнодушное и спокойное ядро, похожее на стылые глубины замерзающего осеннего озера, от внешнего мира.

В проеме возникла фигура. Высокий силуэт или просто кажущийся таким для меня, распластанной по камням. Танцующие огни обрисовали хищный профиль, пышное роскошное одеяние. Камзол с широкими рукавами, из расшитой темной золотой нитью ткани, на плечи накинут плащ, скрепленный фибулой. В крупном камне плясали кроваво-красные блики.

Что-то внутри дрогнуло. Я равнодушно отметила, что когда-то это легкое шевеление было страхом. Не моим, чужим, выматывающим и опустошающим, почти ужасом.

Моргнула, пропустив момент, когда вошедший оказался рядом, наклонился, вглядываясь в мое лицо. Тяжелый мускусный, терпкий и сладкий до приторности запах, накрыв с головой, заставил затаить дыхание. Дрогнули онемевшие пальцы, по мышцам прошла судорога, плечи и шею повело, сводя от боли.

В поле зрения возникла еще одна фигура. Коренастый мужчина в наряде попроще, даже в свете пляшущих оранжевых точек кажущемся совсем обыкновенным. Никаких кружев, бантов, камней, золота. Он коснулся лба кончиками пальцев, нарисовал на коже узор, ожегший огнем.

— Рефлексы в норме. Прошу — приказ, я готов к фиксации.

— Посмотри на меня! — Вкрадчивое шипение заползло в уши, принуждая к послушанию.

Я сосредоточила заторможенный плывущий взгляд на узком хищном лице, запоминая. Что-то подсказывало мне — пригодится. Память пригодится…

— Повторяй!

И я повторяю непонятные, шипящие фразы, дерущие горло, с трудом выталкивая их из пересохшего рта. Понимание приходит мигом позже.

«Я отдаю тебе венец… я отдаю тебе венец…» — колоколами билось в сознании.

Вкрадчивый улыбнулся, глянул на ритуалиста, согласно кивнувшего и начавшего производить какие-то манипуляции вне поля моего зрения.